Он провел их в конец террасы, находящейся перед нежилой частью дома, примыкавшей к библиотеке. Там их ждали двое агентов с лопатами в руках.
— Во время поисков, — продолжал Демальон, — мы сняли плющ, обвивавший балюстраду. И мое внимание сразу же привлекло одно место в стене, длиною в несколько метров. Оно было замазано глиной, очевидно, позже, чем вся остальная часть стены. Я приказал снять слой глины, и под ним оказался другой. На нем мелкими черными камешками были выложены имена «Патриций» и «Коралия»… Что вы обо всем этом скажете? Судя по тому, как разросся плющ, с тех пор минуло, по крайней мере, лет десять.
— Десять лет, — задумчиво повторил капитан, когда они снова остались одни. — Десять лет… Это, стало быть, было в то время, когда вы еще не были замужем и жили в Салониках и в сад не входил никто, за исключением Симона… и тех, кто желал сюда проникнуть…
И после минутного молчания добавил:
— И среди них мог быть ваш неизвестный друг, который теперь умер… И Симон знает правду о нем…
И тут они увидели Симона, который брел по саду с озабоченным видом, бормоча что-то себе под нос. Шея его была закутана шарфом, и он по-прежнему не расставался с темными очками. Бельваль решил попытаться расспросить старика и окликнул его, но тот даже не узнал капитана.
Таким образом, загадок становилось все больше. Кто помолвил их с детских лет? Кто прошлой осенью, когда они еще не знали друг друга, написал цветами их имена? Кто составил из камешков на стене слова: «Патриций и Коралия»?
Эти вопросы мучили обоих. Теперь сад, казалось, был полон воспоминаний, и за каждым поворотом аллей они ждали новых открытий.
И действительно, через несколько дней Бельваль и Коралия обнаружили на коре старого дерева и на спинке полуразвалившейся скамейки свои вензеля. На стене, покрытой плющом, тоже оказались нацарапаны их имена с датами: 1904 и 1907 гг.
— Одиннадцать лет и восемь, и снова наши имена, — сказал Бельваль.
Их руки соединились в безмолвном пожатии. Тайна, окутывавшая их прошлое, волновала их все сильнее.
В одну из прогулок по саду, недели через две после убийства Эссареца, Бельваль и Коралия проходили мимо калитки, ведущей в переулок. Они решили выйти из нее и спуститься к Сене. Деревья были так густы, что никто не видел, как они вышли. Демальон был занят со своими людьми поисками тайника у старой оранжереи, там, где была печь, из которой посылались сигналы.
Оказавшись на улице, капитан остановился, удивленный тем, что в стене по другую сторону переулка имеется точно такая же калитка.
— Тут нет ничего удивительного, — сказала Коралия. — Этот сад напротив некогда составлял с нашим одно целое.
— Кто там живет? — спросил Патриций.
— Никто. В саду есть дом, но он всегда закрыт.
Бельваль прошептал:
— Одна и та же дверь… Может быть, и ключ тот же…
Он вложил в замок ржавый ключ, который постоянно носил с собой, и тот легко поддался.
— Войдем, — сказал капитан, — может быть, там мы найдем продолжение чудес. И вдруг мы здесь окажемся счастливее…
Сад разросся очень густо. Единственная дорожка сильно заросшая, вела к небольшому одноэтажному дому с балконом в виде фонаря. Ставни были закрыты.
Коралия и Бельваль обошли дом и остановились, пораженные. Справа от главного входа они увидели ухоженный садик с часовней посредине.
Внутри часовни находился надгробный памятник, а перед ним стоял старый церковный аналой. С одной стороны виднелось распятие из слоновой кости, с другой — висели четки из аметиста в филигранной оправе.
— Коралия, Коралия! — дрожащим от волнения голосом произнес Бельваль. — Кто здесь похоронен?
Они подошли ближе и, отведя рукой венки, закрывавшие памятник, прочитали надпись, почти исчезнувшую от времени и непогоды:
Глава 10
КРАСНЫЙ ШНУРОК
У Коралии дрогнули колени, она опустилась у аналоя, приникла к нему и начала горячо молиться. За кого? Об успокоении чьих душ она молила? Коралия не знала, но молитва успокоила ее и облегчила.
Патриций очень тихо спросил:
— Как звали вашу мать, Коралия?
— Луиза.
— А моего отца Арманом… Имена не совпадают и, значит, это касается не их… А между тем…
Капитан тоже был сильно взволнован. Наклонившись, он внимательно разглядывал венки, которых насчитал девятнадцать. Было видно, что их обновляли каждый год. Осмотрев еще раз надгробный камень, он продолжал:
— А вместе с тем странно, Коралия, мой отец умер в 1895 году.
— И моя мать, — ответила она, — хотя точной даты я не знаю.
— Мы это узнаем, Коралия. А теперь нам лучше уйти, и никто не должен знать, что мы были здесь.
Они спустились по дорожке и, пройдя через обе калитки, вновь очутились в саду. Их отсутствия никто не заметил. Патриций проводил Коралию к себе и, приказав Я-Бону и другим калекам удвоить охрану, вышел из дому.
Он вернулся лишь к вечеру и снова ушел утром. Только в три часа следующего дня капитан постучался в комнату Коралии.