Сочинения в трех томах. Том 3

Более они не обмолвились ни словом. Лошади продолжали идти галопом, обширная равнина Ко, всегда однообразная и в то же время такая живописная, простиралась перед ними до самого горизонта. Графиня Калиостро опустила вуаль. Рауль почувствовал, что эта женщина, столь близкая два часа назад, женщина, которой он с такой радостью и самоотречением предложил свою любовь, вдруг разом отдалилась от него, стала почти совсем чужой. Неужели он обманывался? Он был так разочарован, что подумал даже о бегстве из кареты. Но решимости у него не хватило, и это удвоило его раздражение. Он вспомнил о Клариссе д'Этиг, и перед ним во всем своем печальном величии встал образ девушки, покинутой им накануне столь «благородно». Но Жозефина Бальзамо не выпускала из рук добычи. От нее исходил пьянящий аромат, шорох ее платья был упоителен. Одним движением он мог взять ее за руку и целовать, целовать, целовать эту благоуханную плоть.

Вся она была воплощением страсти, желания, трепещущей и непостижимой тайной вечной женственности. И воспоминания о Клариссе д'Этиг покинули Рауля.

— Жозина, Жозина, — шептал он так тихо, что она вряд ли слышала. Но к чему кричать о своей любви и своей боли? — Они подъезжали к Сене. На высоком берегу реки повернули влево, проехали Кодбе… Экипаж остановился, и Леонар высадил двух путешественников на опушке небольшого леса, сквозь редкие деревья которого видна была Сена. Опершись на руку спутника, Жозефина сказала:

— Прощайте, Рауль. Станция Ла-Мапрэ совсем рядом.

— А вы?

— О, мой дом тоже недалеко.

— Но здесь поблизости нет ни одного строения.

— Видите яхту, вон там?

— Я провожу вас к ней.

Графиня углубилась в заросли прибрежного тростника, Рауль шел следом. Они выбрались на невысокую лужайку, совсем рядом стояла замаскированная яхта. Они были одни под огромным голубым небом, никто их не мог видеть или слышать.

— Прощайте, — еще раз произнесла Жозефина Бальзамо.

При виде протянутой ему руки он заколебался.

— Вы не хотите подать мне руку на прощанье? — удивилась она.

— Зачем нам расставаться? — выдавил он.

— Но ведь нам нечего сказать друг другу.

— Нечего, хотя мы так ничего друг другу и не сказали…

Рауль взял ее теплую и нежную руку в свою и промолвил:

— То, что говорили о вас полицейские в гостинице… Это правда?

Он ждал объяснения, пусть даже лживого — по крайней мере ему легче было бы оставаться в неведении и сомнении. Но она воскликнула в ответ:

— Разве для вас это что-то значит? Неужели эти разоблачения могут повлиять на ваше отношение ко мне?

— Не пойму, что вы хотите сказать.

— О, Господи, все очень просто. Вы помните, в чем обвиняли меня Боманьян и Годфруа д'Этиг, но разве вас смутили тогда мои чудовищные преступления?

Рауль был сбит с толку этим вопросом, а она насмешливо улыбалась, глядя прямо ему в лицо:

— Неужели виконт д'Андрези поражен сообщением о совершенных мною злодеяниях? Очевидно, виконт — человек безупречной морали…

— Что все это значит? — вскричал Рауль, испытывая смутную тревогу и досаду.

— Охотно скажу, — ответила графиня. — Вы разочарованы. О, как это неприятно! Вы утратили иллюзии, и вместо мечты, идеала пред вами предстала женщина в истинном своем обличье. Итак, я низко пала в ваших глазах?

— Да, — коротко и сухо сказал Рауль.

Наступило молчание. Она бросила на него глубокий, проницательный взгляд и шепнула:

— Вы считаете меня воровкой? Именно это хотели сказать?

— Да.

— А вы? — она со строгим и насмешливым видом слегка толкнула его в плечо и тут же перешла на «ты»: — А ты, малыш, кто ты, какой образ жизни ведешь? Как твое имя?

— Меня зовут Рауль д'Андрези.

— Полно врать! Тебя зовут Арсен Люпен. Твой отец, Теофраст Люпен, совмещал преподавание бокса и гимнастики с гораздо более доходной профессией карточного шулера, за что был посажен в тюрьму в Соединенных Штатах Америки, где и умер. Твоя мать, вернув свое девичье имя, жила на правах приживалки у своего любящего кузена, герцога де Дро-Субиз… Однажды герцогиня хватилась драгоценностей — они пропали при весьма странных обстоятельствах. Эти драгоценности были не чем иным, как знаменитым колье королевы Марии-Антуанетты. Несмотря на тщательно проведенное следствие, найти вора не удалось. Но мне он известен. Украл ты, а было тебе тогда всего шесть лет.

Бледный от ярости, плотно сжав челюсти, Рауль слушал ее, потом процедил:

— Моя мать была несчастна, унижена. Я хотел освободить ее.

— И достиг этого с помощью воровства?

— Мне было шесть лет.

— Сейчас тебе двадцать, и твоей матери уже нет в живых. Ты силен, ловок, умен. На какие средства ты существуешь?

— Я работаю, тружусь!

— Ну да, трудишься — по чужим карманам!

Он хотел возразить, но она не дала: