Сочинения великих итальянцев XVI века

Что касается меня, то я предпочел бы все же избегать старинных слов, за исключением, разумеется, некоторых, довольно редких случаев. Кто поступит иначе, тот, мне кажется, совершит ошибку, не меньшую, чем человек, который, желая подражать древним, стал бы питаться желудями, хотя в изобилии имеется зерно. И поскольку вы говорите, что старинные слова одним великолепием древности так украшают любую, сколь угодно низкую тему, что она может снискать великую похвалу, то я скажу, что не только этим старинным словам, но даже и словам добротным не придаю такого значения, чтобы считать их достойными высокой оценки, если они не содержат прекрасные мысли. Ведь отделять мысли от слов — то же, что отделять душу от тела: ни в одном, ни в другом случае это невозможно сделать без потерь. Словом, чтобы хорошо изъясняться и писать, прежде всего, полагаю я, важна и необходима мысль;⁵⁴ у кого за душой нет мысли, которая заслуживала бы внимания, тот не в состоянии ни высказать ничего, ни написать. Далее нужно расположить в правильном порядке то, о чем предстоит говорить и писать;^[361] и затем хорошо выразить в словах, которые, если я не ошибаюсь, должны быть точны, изысканны, красивы и складны, но прежде всего — употребляемы также в народной среде. Ибо слова придают речи пышность и величие, если говорящий проявит хороший вкус и старание и сумеет подобрать наиболее способные выразить его мысль, выделить оные и, лепя их, как воск, по своему усмотрению, разместить в таком порядке, чтобы они сразу обнаруживали достоинство и красоту свою, подобно картинам, выставленным при хорошем естественном освещении. Это относится не только к ремеслу писателя, но и оратора, от которого, впрочем, требуется кое-что еще, не обязательное для того, кто пишет: хороший голос, — не слишком тонкий или вялый, как у женщины, и не такой грубый и отталкивающий, как у деревенского мужика, но звучный, ясный, приятный и хорошо поставленный, — плавный выговор, подобающие манеры и жесты, каковые, по моему мнению, заключаются в определенных движениях тела, не аффектированных и резких, но уравновешенных, располагающее выражение лица и взгляд, который, сообразуясь с содержанием слов, наделял бы их привлекательностью (grazia) и, поелику возможно, вместе с жестами передавал бы устремления и чувства говорящего. Но во всем этом будет мало проку, если мысли, выраженные в словах, не будут прекрасными, умными, острыми, изысканными и серьезными, как подобает.

XXXIV

Сомневаюсь, — сказал тогда синьор Морелло, — чтобы среди нас нашелся человек, способный понять Придворного, если он будет говорить с такой изысканностю и серьезностью.

Напротив, все его поймут, — возразил Граф, — ибо изысканность речи не мешает ей быть доступной. Я не хочу сказать, что он должен рассуждать только о вещах серьезных; пусть он, смотря по обстоятельствам, любезничает, шутит, смеется, острит, но всегда тактично, обнаруживая сметливость и правильное красноречие и никогда — ребячливую бестолковость и пустословие. И ежели он поведет разговор о предмете неясном и трудном, то пусть мысль свою излагает обстоятельно, подбирая точные слова и выражения и с тщанием, но без докуки разъясняя и делая понятным все, что чревато сомнением. Равным образом, когда понадобится, он должен говорить с достоинством и силой, взывать к чувствам, что присущи душе нашей, зажигая их или направляя, согласно необходимости; порой же с той неподдельной простотой, что заставляет казаться, будто сама природа глаголет, — растрогать их и как бы напитать кротостью, причем с такой легкостью, что всякий, кто услышит, мог бы вознамериться малым усилием достичь того же результата — но попытайся он это сделать, обнаружил бы, сколь далек от успеха. Я хотел бы, чтобы именно так изъяснялся и писал наш Придворный; а также я одобрил бы, если бы он не только использовал благозвучные и изящные слова разных областей Италии, но порой употреблял и иные из тех французских и испанских терминов, которые уже усвоены нашей разговорной речью. Меня не покоробило бы, если бы при случае он произнес «primor» или «accertare», «avventurare* или «ripassare una persona con ragionamento», подразумевая — потолковать с кем-либо, дабы иметь о нем полное представление; или «un cavalier senza rimrocio», «attilato», «creato d'un principe» и тому подобные термины; но при этом он должен рассчитывать на то, чтобы быть понятным. Я бы желал также, чтобы некоторые слова он подчас употреблял не в их собственном значении и, умело перенося их, словно молодой побег дерева, как бы высаживал на более благодатную почву, дабы прибавить им очарования и красоты, а вещи словно бы приблизить к восприятию наших чувств и дать, как говорится, их потрогать руками к удовольствию тех, кто слушает или читает. И я бы хотел, чтобы он также не боялся создавать новые слова и новые обороты речи, умело производя их из латинских подобно тому, как сами латиняне некогда производили свои слова из греческих.

XXXV