Узнай, что не столь давно жил в Вероне епископ Джованни Маттео Гиберти,[395]
человек известный и книжной премудростью, и умом; среди прочих достоинств его отличали любезность и радушие по отношению к людям из благородных и порядочных семейств, постоянно к нему наезжавшим и принимаемым щедро, но без излишеств, с умеренностью, какая подобает клирику. Как-то однажды наведался в те места благородный синьор по имени граф Риччардо и несколько дней прогостил в доме епископа, в кругу его домочадцев, людей большей частью благовоспитанных и ученых; те оценили и одобрили в любезнейшем кавалере его отменные манеры, превозносили его, не могли им нахвалиться, но все же приметили один небольшой изъян. Епископ, будучи весьма искушен в подобных делах, посовещался с одним из самых близких своих домашних, и вместе они решили не оставить графа в неведении на сей счет, хотя опасались его огорчить. И вот, накануне отъезда, когда граф уже со всеми распростился, епископ призвал к себе доверенного человека, на чью сдержанность мог положиться, и просил его сопроводить графа верхом часть пути, чтобы между делом и необидно указать ему на замеченный изъян, как и было уговорено. Человек сей был лет уже преклонных, весьма ученый, чрезвычайно приятный и увлекательный собеседник, изящной наружности, немало пред тем поживший при дворах знатных вельмож: звали его — впрочем, надеюсь, что он и ныне здравствует, — мессер Галатео,[396] и это его именно советами и настояниями я был подвигнут взяться за настоящий трактат. Итак, отправившись сопровождать графа, тот вскоре навел его в разговоре на приятные предметы и так, толкуя о том о сем, доехал с ним до моста, откуда уже пора было возвращаться в Верону, и когда граф стал упрашивать его не утруждать себя долее, с радостным видом весьма мягко молвил: — Сударь! Епископ, мой господин, от души благодарит ваше сиятельство за честь, которую вы ему оказали, удостоив посещения и пребывания его скромное жилище; признательный за такую любезность, он наказал мне передать вам некий дар и сердечно просил принять его; дар же вот каков. Вы самый изящный и благовоспитанный человек из всех, кого епископу приходилось видеть, почему он и обратил особое внимание на ваши манеры; по отдельности их разобрав, он не обнаружил ни одной, которая не была бы в высшей степени приятна и похвальна, за исключением разве одного некрасивого движения губами и ртом, которое вы делаете жуя, производя при этом странный громкий звук, весьма неприятный для слуха. Вот что желал передать вам епископ, прося не пожалеть усилий, дабы избавиться от этой привычки, и прося принять как дорогое подношение сей любовный укор и предупреждение, ибо не мыслит, чтобы кто-либо еще в мире сделал вам подобное подношение. Граф, до той поры не подозревавший об изъяне, услышав упрек, сначала чуть-чуть покраснел, но, как человек весьма достойный, скоро овладел собой и отвечал: — Скажите от меня епископу, что будь таковы дары, преподносимые друг другу людьми, мы все стали бы куда богаче, чем ныне, и премного благодарите его за любезность и щедрость, я же впредь буду усердно блюсти себя. И ступайте с Богом.