Сочини что-нибудь

– Ты стал папой? – ошарашенно переспросил Шкодина.

Кевин кивнул. Продолжая безостановочно посылать сообщение, он сказал: скоро у него должны родиться близняшки.

– Собственно, мне потому и нельзя торчать здесь до восемнадцатилетия.

Шкодина только рассмеялся и отмахнулся:

– Подачу принимаю и отбиваю.

Кевин ждал, что он скажет. Шкодина все-таки не уснул, и то хорошо.

Шкодина тихо рассмеялся – беспомощно и затравленно.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но… я на самом деле квир. – Он почесал в затылке. – С одной оговоркой. – Он снова, раздельно, по словам произнес: – Я – не – парень.

* * *

Если верить Капитану, то Бэтси – как он продолжал ее величать – была лесбиянкой. Негодуя, старик сказал, дескать, она так долго и разнообразно грешила, что Господь не пожелал принять ее. Тогда родители пожертвовали тело лечебнице, дабы спасти извращенную душу. Кевин заподозрил, что старик чего-то явно недоговаривает и что родители Замши реально ей отомстили. Даже в скудном свете он заметил на ее теле дырочки – в ушах, на языке, в сосках и влагалище; правда, сами украшения отсутствовали.

Арахис посмотрел на девушку. В его желтых глазах читалась жалость к человеку, прощение которому даже не светит.

Если верить Шкодине, они с Замшей любили друг друга так горячо, как никто не любил со времен Элеанор Рузвельт и Лорены Хикок[54]. Они постоянно участвовали в пикетах у ворот Пидорятни, путешествовали по Тихоокеанскому хребту. Татуировка у него… у нее на запястье изображала лабрис, двусторонний топор минойской эпохи. Он служил символом матриархальных культур.

После смерти Замши Шкодина попросила пожилую пару представиться Капитану ее родителями, и она стала им как бы сыном. С их помощью Шкодина проникла в лечебницу, намереваясь забрать тело погибшей возлюбленной. Прямо как герой древнегреческого мифа.

У Кевина Клейтона аж дыхание перехватило. Вот это подвиг! Он вообразил, как спасает из клиники Минди, но она была как давно забытая шутка – нечто, что прежде могло запросто рассмешить, а теперь утратило над ним эту власть.

* * *

К началу пятой недели ребята практически простились с надеждой. Даже лазерная указка светила не так ярко. Кевин же не покидал вахты, на которой компанию ему составляла Шкодина. В то время как остальные спали в теплых постельках, колени у Кевина ныли от стояния на голом полу. Руки дрожали от холода, пока он высверкивал обращение к пустоте: тире, тире-тире, точка, точка-точка-точка, – кусая язык, чтобы не заснуть. Изможденный, он не бросал надежды.

В темноте делился планами со Шкодиной – о том, на что пойдут его двадцать тысяч. Они с Минди сбегут; уедут в закат и найдут какое-нибудь местечко. Первым же делом родят близняшек и оставят их себе.

Шкодина не ответила, и Кевин умолк. Ночное бдение с ней на пару, в темноте, разговоры… все это ему кое-что напомнило. Кое-что из школы, одну книгу: в ней мальчик сбежал вместе с беглым рабом, в стародавние времена. Они сплавлялись по Миссисипи на плоту. Сама книга вывела понятие тоски смертной на новый уровень. Раб всю дорогу прогонял какую-то ерунду, отчего казался Кевину просто неграмотным идиотом.

Смеха ради Кевин рассказал Шкодине про затею с песчанками. Уж кто-кто, а она должна была рассмеяться.

Шкодина, однако, тихо на него уставилась. Скривив презрительно уголок рта, покачала головой, мол, ну ты и придурок.

Собравшись с духом, и не глядя Шкодине в глаза, Кевин спросил:

– Ты не боишься попасть в ад?

Он продолжал посылать в океан ночи закодированный сигнал.

Шкодина зевнула.

– Не пойми неправильно, – она мрачно хихикнула, – но для меня попасть в ад – это угодить на небеса и остаток вечности притворяться нормальной.

* * *

После обеда они вновь забурились во внутренности Бэтси. Теперь – по крайней мере, Кевину – было трудно перебирать ее потроха, зная, что некогда это был живой человек. К тому времени Капитан снял почти все швы; труп словно сдулся, растекся по столу. Весь, кроме головы. Бэтси походила на коврик из тигровой шкуры. Глядя на облепленную мухами голову, Кевин вспомнил еще одну книгу из школьной программы: что-то там про школьников, которые в результате авиакатастрофы оказались на необитаемом острове. Такое – при наличии выбора – добровольно читать-то не станешь, и Кевин после проверочной работы из всех деталей запомнил только мух и разбитые очки. Сегодня он один из всех заключенных лечебницы знал о несчастной и пылкой любви Шкодины и Замши.

От трупа, считай, ничего не осталось: промаринованные органы, сердце и желудок, прочие внутренности – все перемешалось. Арахис собирался устроить проверку познаний в анатомии, и мальчики пометили некоторые органы. Где печень, запомнить было проще простого, зато селезенку – скользкий неприметный комок – кто-то, кто бывал тут прежде, подписал несмываемым маркером. На другом куске плоти накарябали «поджелудочная».

На внутренней стенке брюшной полости имелась подпись: «Тут был Рэймонд» и дата, за два месяца до этого.