Сочувствующий

Настала долгая тишина. Я слышал только шелест бумаги и его сиплое, надсадное дыхание. Ему приходилось втягивать в себя воздух изо всех сил, чтобы внутрь попало хоть немного. Потом он сказал: да, я твой друг, брат, товарищ, и все это до гробовой доски. Как твой друг, брат и товарищ, я предупреждал тебя, разве нет? Я не мог выразиться яснее. Не один я читал твои письма, а когда писал тебе свои, кто-нибудь обязательно смотрел мне через плечо. Здесь за каждым кто-то присматривает. А ты все-таки вернулся, дурак!

Бон ехал сюда на смерть, я хотел защитить его.

Поэтому и сам поехал на смерть, сказал голос. Прекрасный план! Где бы вы оба были, если б не я? Ведь мы же три мушкетера, правда? А теперь скорее три оловянных солдатика. Три игрушки. Никто не попадает в этот лагерь по своей воле, но когда я узнал, что ты возвращаешься, я попросил назначить меня здесь комиссаром и отправить вас двоих сюда. Знаешь, кого сюда посылают? Тех, кто решил стоять до последнего, кто продолжал партизанить, кто не покаялся или сделал это без надлежащей искренности. Бон уже дважды требовал, чтобы его расстреляли. Не вмешайся я, комендант охотно пошел бы ему навстречу. И с тобой то же самое: твои шансы уцелеть были бы сомнительны без моего покровительства.

И это ты называешь покровительством?

Не будь меня, ты уже наверняка лежал бы в земле. Помнишь, что я тебе говорил? Есть комитет из идейных товарищей. Над ним – другой, из еще более идейных, и так далее, и так далее… Я комиссар, но надо мной стоят другие комиссары – они читают то, что ты пишешь, следят, как ты прогрессируешь. Они руководят твоим перевоспитанием. Все, что я могу, – это взять тебя на себя и пообещать коменданту, что мой метод сработает. Комендант отправил бы тебя в бригаду по разминированию, и там тебе пришел бы конец. Но благодаря мне ты целый год только и делал что писал в одиночной камере. Другие заключенные убили бы за такую роскошь. И отнюдь не в переносном смысле. Я оказал тебе большую услугу, попросив коменданта держать тебя взаперти. В его глазах ты самый опасный из всех диверсантов, но я убедил его, что в интересах революции следует исцелить тебя, а не пустить в расход.

Меня – в расход? Но разве я не доказал, что я настоящий революционер? Разве не посвятил много лет своей жизни борьбе за освобождение нашей страны? Уж кто-кто, а ты-то должен это знать!

Мне это объяснять не надо. А вот коменданту – да. Ты пишешь в таком стиле, что человеку вроде него твоей писанины не понять. Называешь себя революционером, но твое сочинение тебя выдает – вернее, ты сам себя выдаешь. Почему ты, осел упрямый, не желаешь писать иначе? Знаешь же, что такие, как ты, – это угроза для комендантов всего мира… Нога разбудила меня пинком. На одно восхитительное мгновенье я заснул – будто полз по пустыне и в рот мне скатилась слеза. Не спи, сказал голос. От этого зависит твоя жизнь.

Если ты не дашь мне спать, я умру, сказал я.

Я не позволю тебе заснуть, пока ты не поймешь, ответил голос.

По-твоему, я что-нибудь понимаю? Ничего!

Тогда ты понял уже почти все, сказал голос. И усмехнулся, прямо как мой старый школьный приятель. Разве не странно, как мы с тобой сюда угодили, дружище? Ты приехал спасать жизнь Бону, а я – вам обоим. Остается надеяться, что мой план сработает лучше, чем твой. Но, честно говоря, я напросился сюда комиссаром не только из-за нашей дружбы. Ты видел мое лицо, точнее, его отсутствие. Можешь представить себе, как смотрят на это моя жена и дети? Голос сорвался. Можешь вообразить их ужас? А мой, каждый раз, когда я смотрю в зеркало? Хотя, скажу откровенно, я не смотрелся в него уже целые годы.

Я заплакал, подумав о его разлуке с ними. Его жена тоже была революционеркой – девушка из соседней школы, такая целеустремленная и красивая простой красотой, что я сам влюбился бы в нее, не влюбись он первым. Его сыну и дочери уже должно было исполниться по меньшей мере десять и одиннадцать – ангелочкам, чьим единственным недостатком было то, что временами они дрались между собой. Они никогда не побоятся взглянуть на твое… на своего отца, сказал я. Ты просто вкладываешь им в голову свои мысли.