Содержательное единство 2007-2011

Но она родилась! Она воспроизводится в тысячах статей и высказываний! Ну, хорошо, пусть речь идет о дворцовой политологии. Но она должна остаться политологией! Она не может превратиться в сбор более или менее репрезентативной эксклюзивной информации. Потому что это уже совсем другая профессия. Но даже эту информацию нельзя собирать по принципу диктофона: услышал – воспроизвел. Ее надо хоть как-то, пусть даже элементарно, по-дикарски, но все же осмысливать! А между тем, и с этим все обстоит неблагополучно (рис. 9).

Я уже говорил о своем отношении к редукции первого рода. То есть о том, допустимо ли низведение политологии до дворцовой политологии. Я говорил и о том, как быстро за редукцией первого рода следует редукция второго рода – то есть клиника, журналистский (и псевдо-политологический) дурдом. Но для того, чтобы дворцовая политология могла оказаться все же политологией, она должна оперировать людьми, группами, мотивами, интересами, обратными связями, элитными играми. А не перебирать колоды назначений и радоваться или злорадствовать по поводу того, кто угадал, а кто нет. Это же не прагматизм, повторяю! Не цинизм! Это инфантилизм и почти безумие (рис. 10).

Дворцовая политология, чтобы выжить и сохранить свое надменное превосходство над политологией как таковой, чтобы удержаться от клиники и инфантилизма, должна вооружиться хотя бы очень усеченной и прикладной теорией элит. Она должна признать, что любое политическое решение в сегодняшней России – это борьба групп. Но тогда она должна описывать эти группы. И через призму этого описания смотреть на тасуемую колоду назначений и снятий. Это же все-таки политология, а не песня акына: "Сняли такого-то, назначили такого-то… степь… караван идет"!

Дворцовая политология в принципе так и поступила. Но она извратила прикладную теорию до идиотизма. Она выдумала "чекистов" и "либералов" и борьбу между ними.

На основе этой псевдо-теории она построила язык описания политической реальности (рис. 11)

Язык – это штука сложная. Талейран считал, что он дан дипломату, чтобы скрывать свои мысли. А нормальный человек хочет на нем выразить содержание. И вроде бы язык сводится к двум функциям – выразить содержание или скрыть его. Но оказывается, что есть третья функция. Что язык дворцовому политологу дан для того, чтобы болтать по телевидению и в иных респектабельных СМИ.

Тупая прикладная модель "чекисты-либералы" все же породила язык. Потому что она все же модель. А как только был порожден язык, то на порожденной моделью "фене" стали болтать. И не очень задумывались о "фене", потому что надо было болтать.

А потом модель лопнула. Следом за ней лопнула "феня".

А болтать-то надо! Все понимают, что нет никакой борьбы "чекистов" и "либералов". Но в виде остаточной "фени" есть только дескрипция этой отсутствующей борьбы. В какой-то момент дескрипция рушится, и должна наступить немота. Однако она не наступает. Если бы она наступила! Но нет ни дескрипции, ни модели, ни языка, ни немоты. А что есть? Чем является, с научной точки зрения, то, что мы слышим? Мы же не можем просто сказать, что оно нас коробит, или оно слишком пошлое. Это вкусовщина. И вообще, мы имеем дело с интереснейшим феноменом. Зачем же мы его будем низводить до наших вкусовых ощущений? Его надо описывать, раскрывать.

Итак, Медведева и Иванова еще как-то можно описывать в качестве представителей либеральной и чекистской групп. Хотя, конечно, это чушь собачья. Но Иванова и Зубкова на этом языке уже не опишешь вообще. А другого языка нет. И тогда возникает зоология – или дурдом. То есть просто щебетание ни о чем.

Потому что говорить не о чем. А надо. Нынешние правила предполагают говорение как фигуру престижа. Сколько раз ты в газете, радиоэфире или на телеэкране – такой у тебя, в чем-то, престиж. Но раз ты вышел на экран, тебе надо что-то сказать. А говорить абсолютно нечего. Возникает речь в ее дочеловеческой функции. В функции щебета или порыкивания как поддержания канала коммуникации.

Это описано, кажется, у Лотмана: "Так-так-так, – сказала она. – Нет, – сказал он. – Да вообще… – Но так и в общем-то, – сказала она. – Да-да, – задумчиво произнес он, глядя куда-то. – И в целом-то. – Да и вообще, – сказала она. – Вот-вот, – сказал он".

В описанном примере люди поддерживают канал коммуникации, не направляя по нему сообщений. Они не спорят, не воздействуют, не обсуждают. Они держат канал. И ждут. Но ведь нельзя превратить политологию в поддержание канала на уровне освобожденной от всякого содержания коммуникативной функции!

Если раньше на меня смотрели с экрана простенькие глазки, которые бойко лепили туфту про борьбу чекистов и либералов, то это была хотя бы какая-то теория элит. И порожденный ею язык. Теперь на меня смотрят те же глазки, но без всякого языка. Теория лопнула. Язык лопнул вслед за нею и отвалился. А говорить надо. И губы шевелятся.

Чем меньше содержания, модели и языка, тем быстрее они шевелятся.

Но давайте все-таки признаем, что есть властно-политические группы (рис. 12).