Содержательное единство 2007-2011

Уверяю вас, что скоро подобными определениями займутся другие и с абсолютно деструктивными целями. Иногда метафоры важнее, чем дефиниции. Но пробавляться ими бесконечно тоже нельзя. Поэтому я все же буду заниматься и тем, и другим. А, смещаясь в сторону дефиниций, буду говорить о зоне социального регресса. И о социальном регрессе как таковом. Я говорю об этом не первый год. Зона социального регресса – это регрессиум. Регрессиум не является обществом (социумом). Он является пространством, где социум подвергается инволюции, то есть десоциализации.

Еще я называл это пространство "зоной Д" (зоной деградации).

Давайте все же зафиксируем все эти разнокачественные определения (рис. 11).

Если для кого-то в этих констатациях есть хоть что-то от народофобии, то скажу, что народофобия – это народо-фобия (рис. 12).

К сожалению, это не игра слов.

Если нет народа и общества, то невозможность воздействия на власть вытекает не из разрушенной процессуальности, а из гораздо более глубоких разрушений. Из разрушений того субъекта, который, если бы он был, мог бы осуществлять процессуальность. Но он не может по причине своего отсутствия.

Во-первых, субъект – не саморазрушился. Его разрушил некий коллективный преступник, которого я еще в конце 80-х годов назвал "антиэлита". Его разрушила та же КПСС (разумеется, определенная элита КПСС), которая осуществила по отношению к нему невиданные формы информационной войны при монополии на средства массовой информации.

Его разрушил элитный конкурент КПСС – КГБ (опять же – элита КГБ), осуществляя операцию "гипер-карнавализация", то есть карнавализация без ограничений – временных, ценностных и прочих (я уже не раз подробно обсуждал эту тему в своих докладах).

Его разрушила интеллигенция (опять же элитарная, пристегнутая к своим элитным хозяевам). Она и только она виновна в том, что регулятивный процесс, начавшись, приобрел инволюционный характер. А на место революционных ценностей (справедливость, нравственность, долженствование, прогресс) были поставлены ценности инволюционные (потребление, колбаса, шмотки… та же сексуальная революция в нашем перестроечном варианте… то же растабуирование криминалитета и криминальности и так далее).

И, наконец, его разрушила чужая международная воля, рассматривавшая это разрушение как уничтожение державы-конкурента.

Я много раз говорил, что эту чужую волю можно сосредоточенно ненавидеть. Но при этом нельзя возлагать на эту волю всю политическую вину. Потому что в узко-политическом плане она права – она решила свою задачу. Она есть враг, но не предатель. Враг по определению не может быть предателем. Исторически и культурно эта злая воля виновна перед чем-то большим, нежели политика. Ибо она посягнула в угоду геополитическим и политическим интересам на нечто большее, чем эти интересы. На вектор мировой истории. На ценность истории как таковой. Но это, как говорится, отдельная песня.

Я же, осуществляя вышеизложенные констатации, еще и еще раз открещиваюсь от любых форм народофобии. Народ был разрушен, и это главное. Он был разрушен с применением беспрецедентных технологий. Разрушен в условиях, когда защита от этих технологий была демонтирована самой политической системой (монопольная власть КПСС и так далее).

Можно ли при этом считать, что народ совсем невиновен?

Если народ, отказавшийся от своей истории, совсем уводится из сферы вины, то он уводится и из всего остального. Из сферы греха, например, а значит, из сферы свободы воли. Это тогда такое святое дитя – малое, неразумное, неправосубъектное и потому ни за что не отвечающее. Но почему-то великое. Такой подход к народу мне глубоко чужд.

Мне гораздо ближе концепция греха, связанного с продажей первородства за чечевичную похлебку или с поклонением золотому тельцу. Я не абсолютизирую эту концепцию, но знаю, что она может иметь культурный и социально-восстановительный характер. Хотя бы в силу своей разумной (а вовсе не садистской) жестокости. А все эти поглаживания, причмокивания вкупе с проклятиями в адрес иноземцев и их "пятой колонны" – ни к чему не приводят. А все главное просто выводят из рассмотрения.

И, в конце концов, нам рано или поздно придется дать себе ответ на главный вопрос: "Что такое этот самый народ?"

Это субъект исторического процесса? Но тогда он представляет собой единство живых и мертвых. То единство, в котором живые связаны с мертвыми эгрегориальной связью. Но тогда эгрегор выше живых. Он больше их. И у него есть свои права. Я много раз спрашивал: если за всю российскую территорию будет заплачено 100 триллионов долларов, например, и 100 миллионов россиян получат по миллиону долларов, так сказать, "на рыло" и будут счастливы… Если эти 100 миллионов проведут референдум и примут соответствующие решения, то будут ли такие решения исторически легитимными? Нет, потому что, кроме 100 миллионов живых, есть неизмеримо большее число мертвых, и они не могут голосовать.