Содержательное единство 2007-2011

Тот, кто теряет народ в качестве исторического адресата, в качестве почвы и "запускающего генератора", автоматически получает в качестве ответного дара внешнее управление. Нынешняя идеология, описывающая идиллическую коллизию с суверенной демократией, которой мешают отдельные олигархи и экстремисты, своим гламурным мифом как бы налагает табу на обсуждение действительной ситуации. Это опять "развитая социалистическая демократия" и "товарищ Шими..Шуми.. левич…" – как "очень странный товарищ".

На самом деле уже сама концепция прав человека, международных обязательств и прочего проблематизирует суверенитет. Глобализация проблематизирует его еще больше. Можно не замечать этих фундаментальных проблематизаций. Но тогда приходит рано или поздно самарский "командор" и говорит идеологу суверенизации, как Дон Жуану: "Ты звал меня на ужин? Я пришел".

Тогда рано или поздно реальность доклада госдепартамента США начнет высмеивать фанфарные декларации по поводу суверенности. Казалось бы, самое время опомниться. И в каком-то формате обсудить суверенитет не как факт, а как проблему.

Что значит обсудить суверенитет как проблему? Это значит задать альтернативный код (рис. 15).

"Да что вы! – начинают кричать. – Какое внешнее управление? Вы что, хотите власть скомпрометировать?"

Боже избави! Кто ее хочет компрометировать? И зачем? Пусть себе здравствует! Пусть обеспечивает минимальные условия народного бытия на этой территории. И на том спасибо. Но если власть начнет уходить от реальности – она погибнет. А нельзя вернуться к реальности, если на любом остром интеллектуальном вопросе – печать идеологического табу. Сказал "регресс" – а как же национальное возрождение? Сказал "внешнее управление" – а как же суверенитет?

Что бы ни назвал своими именами – ты "странный товарищ". Любое серьезное понятие немедленно "гламуризируется". Что такое проект? Проект – это форма исторической мобилизации. Теперь оказывается, что проект – это что угодно, любая финансируемая государством программа…

Ни болевые точки так не выявишь, ни угрозы… А не выявив болевые точки и угрозы, нельзя найти адекватные ответы. А не найдя адекватные ответы… Мне кажется, что я уже достаточно ясно сформулировал суть коллизии.

Когда речь идет о внешнем управлении, то никто не имеет в виду, что их руководитель звонит нашему и указывает ему, что делать. Никто из тех, кто об этом говорит, не наклеивает ярлыков, никого не демонизирует. Напротив – хотят выявить структуру реальности, найти слабые места в стратегии противника. И через это в каком-то смысле освободиться. То есть снизить меру управляемости и повысить меру суверенности. Но как можно снижать одно и повышать другое, если миф гласит, что у нас сто процентов одного и ноль другого? Одно снижать дальше некуда (ибо ноль), другое повышать невозможно (ибо уже сто процентов).

А Самара? А доклад госдепа? А реальный смысл событий в Прибалтике?

Но и это еще не все.

Предположим, что не противник ввел нас в нынешнее состояние с тем, чтобы мы катились в тартарары. А мы сами дерзко перешли от одного общественного устройства к другому. При этом что-то задели, что-то порушили – на то он и переход. Стоп. Что задели? Что порушили? Что при переходах можно задевать, а что нельзя? (рис. 16)

Я говорил об этом в передаче Караулова. Сейчас скажу развернуто.

Любой переход от одного устройства к другому требует подавления целого слоя представлений и ценностей. Но это поверхностный (пусть и очень влиятельный) слой.

Предположим, что задачей был переход от социализма к капитализму. Тогда ценностный слой, который надо подавить, это "предрассудки". То есть "предрассудки" – все, что в сознании связано с социализмом. Но под этим слоем предрассудков есть следующий слой – слой идей. И туда-то – уже бить нельзя. Ну, например, можно бить по уравниловке социализма, но нельзя бить по идее справедливости как таковой. Потому что потом – при строительстве новых общественных отношений – эта идея понадобится.

Ленин прекрасно понимал подобные тонкости, когда обсуждал, казалось бы, абстрактный вопрос "от какого наследства мы отказываемся". Он понимал, что если хочет настоящей власти на территории (а он ее, безусловно, хотел), то от всего наследства отказаться невозможно. Ну, невозможно, и все. И какое-то наследство надо оставить. То есть по предрассудкам русской монархии и русского капитализма надо ударить. А по идеям русского государства – нет.

У нас ударили и по идеям, и по большему. По следующему, наиболее глубокому слою идеального. Если идея – это справедливость, то идеальное – это метафизика справедливости. Метафизика жертвы. Метафизика добродетели и греха. В качестве производной от этого – метафизика морали. Метафизика истории. Метафизика сострадания и солидарности.