Содержательное единство 2007-2011

Я не имел бы ничего против того, чтобы это было так. Но так ли это на самом деле? (рис. 17).

В принципе мы можем говорить о восьми типах противоречий (рис. 18).

Первая четверка называется "межсущностные противоречия". Это основные внутрисистемные противоречия.

Вторая четверка называется "внутрисущностные противоречии". Это дополнительные внутрисистемные противоречия.

Непротиворечивых сущностей и систем вообще не бывает. Между сущностями тоже должны быть противоречия. Но эти противоречия должны учитываться, сниматься, преодолеваться. В том-то и дело, что субъект развития – это класс, считающий систему своей собственностью и отстаивающий ее от угроз со стороны противоречий. Отстаивая, он снимает противоречия, то есть развивает систему. Если же он перестает отстаивать (например, считает, что ничто не угрожает системе, или наплевав на нее, или не умея что-то сделать в нужном направлении), то система (если класс цепко держится за власть) начинает загнивать. И в этом случае происходит то, что хорошо знакомо по застою тем, кто тогда работал (рис. 19)

Еще создавая театр "На досках" в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века, я отдавал себе отчет в том, что в сущности принимаю тех, кто убегает от смрада застоя, его культурных и социальных эталонов. От загнивания, противоречий, приводящих к этому загниванию, и прочего. И я понимал, что дальше эту энергию отстранения от загнивающего надо во что-то преобразовывать. Форматировать. Я понимал также, что форматировать я хочу эту энергию во имя исправления государства. И я понимал, наконец, что другие хотят форматировать ее во имя разрушения государства.

И я могу описать вам главное – разницу между тогдашней и сегодняшней ситуацией (рис. 20).

Поскольку я отвечаю за свою картину, то мне есть что с чем сравнить. Недавно я опять открыл театр. То, что сейчас могут делать мои актеры, очевидным образом несопоставимо выше того, что делают рядом с ними. Эта несопоставимость так очевидна, что мне даже стыдно. Но главное не в этом. А в том, что эта несопоставимость демонстрирует не только рост моего скромного начинания. Тогда можно было бы гордиться. Она демонстрирует еще и динамику окружающего меня мира.

"Тогда" ко мне в андеграунд бежали от загнивающего официоза "Малого театра", МХАТа или даже "Современника" и "Таганки". Но внутри этого загнивающего официоза было какое-то качество, которому надо было что-то противопоставить, с которым надо было вести полемику. Это качество определялось, в свою очередь, рядом социальных и культурных данностей того времени.

Данность #1 – зритель. Зритель шел в театр в поисках смысла. Он бежал туда, испытывая смысловой дефицит. Он не приползал, не ковылял, шатаясь, абы куда и неизвестно зачем. Он прибегал, вламывался, нес вместе с собою энергию. Пусть энергию неприятия, пусть энергию, беременную деструкцией, – но энергию. Эту энергию можно было очищать и преобразовывать.

Данность #2 – старшее поколение делателей культуры. Вокруг были люди театра (или других профессий, неважно), которые несли внутри себя некую высокую норму. Норму отношений к своему делу. Именно норму служения и порожденного служением высочайшего качества. Даже если это качество уже что-то не отражало, окаменевало и загнивало, оно было. И по отношению к нему можно было отстраиваться.

Данность #3 – критика. Существовал институт критики и качество критики.

Данность #4 – высокие культурные образцы. Они еще существовали. Кто-то что-то играл на уровне, сопоставимом с мировым. Мне мог не нравиться Смоктуновский в "Гамлете" или Чурикова в каком-нибудь фильме, но я не мог не понимать, что тут есть качество. И что я должен принять вызов качества и ответить.

Данность #5 – педагогика. В театральных или любых других вузах преподавался определенный тип мастерства с определенной степенью требовательности. Пока была требовательность, стандарты, ГОСТы на мастерство, была какая-то напряженность творческой жизни. Эти ГОСТы можно было опровергать, эти стандарты – проблематизировать. Но было что проблематизировать. И ясно было, что вот это (и это, и это) – недопустимая халтура, и она не пройдет. Ее не пропустят педагоги, старшие товарищи, критики, публика.

Данность #6 была связана с тем, что это же не пропустят инстанции. Даже если в инстанциях сидели вчерашние работники пищевой промышленности, они быстро проникались окружающим антихалтурным духом. И во что-то как-то врубались. Они переставали быть дикарями. И требовали не только соответствия дурацким критериям загнивающей идеологии, но и соответствия всему остальному. Каким образом они до этого додумывались и почему – не так уж и важно. Но это было. Как было и все другое.

Данность #7 – ограничения снизу. Самый плохой театр все равно был театром. Была грань между плохим профессионализмом и самодеятельностью, между высокой студийностью и народным театром. Между народным театром и беспомощным драмкружком. Самый плохой фильм или спектакль должны были чему-то соответствовать.

А теперь от прошлого – к настоящему.

Данность #1* – зритель, болтающий по мобильным телефонам.