Надел старик тряпицу на голову. Погас утрофиолетовый свет. Не видно стало злобы доброй женщины. Машет она ему из окна пухлой рукой: «До свидания! До свидания!» — говорит.
И пошел старик прочь, а солнце уже за полдень.
Сам не заметил старик, как пришел он в Центр. В Центре суета стоит, круговерть свистит, люди бегают. Все ворота на замки заперты; у каждых сторож стоит. Никому хода через ворота нет. А никто и не идет.
Во всех стенах и заборах дыры огромадные, и через них люди толпами целыми — взад-назад, взад-назад.
Вошел старик в одну дыру. Видит — бочар стоит, бочки бочарит. Сделал три штуки и кричит:
— Кому бочки, кому новые?
А мимо него тощий человек бежит и шепчет:
— Где бы бочки достать? В доме бочки нужны.
А важный толстый на трибуне стоит, пот утирает и слезы утирает:
— Нет в Центре бочек, опять послов за бочками слать за семь рек!
И снова все вместе:
А толстый с трибуны:
— Нет в Центре бочек, опять послов слать.
Пока они кричали, цыган бочки украл, на дощечки разобрал. Хватился бочар — нет бочек, и щепочки не осталось.
Цыган кричит:
— Кому доски, кому кривые?
Бочар кричит:
— Где бы кривых досок купить, доски кривые нужны!
А толстый с трибуны с рыданием:
— Нет в Центре кривых досок! Опять посольство за семь рек посылать.
Удивился старик, на это глядючи. Почесал себе лоб, да тряпку со лба и сдвинул. Осветилось все утрофиолетовым светом, и видно стало, что все в Центре слепые и глухие. Хотел старик по молодой привычке посмеяться надо всем этим, да не может. Нет с ним юмора, а в одиночку как рассмеешься?
Не знает старик, куда дальше идти, что делать, о чем думать. Стал на месте и принялся вывески читать.
На одной написано: «Будущее — за нами!»
— Как это? — сказал старик самому себе. — Если будущее уже где-то там, за нами, то где же тогда мы?
На другой:
Подумал старик, да ничего не придумал, что на это сказать. Задрал старик голову, а наверху большими буквами: «Раздувайте ветер перемен в соответствии с принятыми решениями!» Глянул вбок, а там маленькими: «Мудрые советы за полцены. Вход за углом».
Завернул старик за угол и вошел к мудрецу.
На мудреце было гладкое еще лицо с очками и белый пробор в черных волосах. Мудрец сидел за большим столом. На столе стопкой лежали книги. На книгах лежала пыль. На пыли лежала многоцветная кошка.
— Давно дурью маемся? — спросил мудрец и сощурил под очками глаза.
— Да, пожалуй что, давно, — отвечал старик. — Жить я разучился. Сомневаюсь, с какой ноги с кровати вставать. Юмор потерял. Ночью Птица Феликс явилась. Шишку набил. Все насквозь вижу. Радости нет. Смысла не ощущаю.
— А зубы не болят? — спросил мудрец.
— Да вроде один сверху начинает.
— Экая у вас куча всего. Надо вычленить, — сказал мудрец и погладил кошку. Кошка зашипела и укусила его за палец. Мудрец достал из ящика пластырь и заклеил палец. Старик заметил, что у него много заклеек на руках. — Терпеть умеете? — спросил мудрец.
— Пробую, — отвечал старик.
Мудрец встал из-за стола, подошел к старику и зажал ему нос двумя пальцами, а другой рукой ловко заклеил рот пластырем. Сидит старик без дыхания. В висках стучит, в глазницах пот выступает, внутри жар клокочет. Мычит старик, руками хватается. Разжал мудрец нос.
— Так лучше? — спрашивает.
— М-гу-у! — кивает старик.
Содрал мудрец с его рта пластырь.
— А так еще лучше?
— Лучше, — выдохнул старик.
— Ну вот, — сказал мудрец и опять сел за стол. — Это вы немного наедине с самим собой побыли, без всякого сообщения с миром. А теперь садитесь вон в то железное кресло. Руки всуньте в лямочки, ноги в петельки. Всунули? Удобно? Ах, телу от железа холодно? Сейчас погорячеет.
Нажал мудрец кнопку на столе, и задергался старик в кресле. Бьет его током электрическим, и сжимает, и растягивает, и мелкой дрожью трясет. Хочет крикнуть старик, да голос отнялся.
Отключил мудрец ток и спрашивает:
— Так лучше?
— Ой лучше, — говорит старик.
— Ну вот, — сказал мудрец. — Это вы сейчас в полном контакте с миром были, до абсолютного забвения себя. Что же это у нас получается? И с миром плохо, и без мира плохо.
Тут мудрец опять погладил кошку. Та зашипела и сызнова укусила его за палец. А мудрец палец пластырем заклеил и говорит: