Содержимое ящика. Повести и рассказы

Юань — 1/8 доллара. Значит, за пару 3/80 доллара, то есть примерно 0,04 доллара. Но если имеется в виду, что десять пар за три доллара, то вообще каждый носок обойдется всего 0,016 доллара… нет, запутался. Но это же абсурд! Что она, сдурела, что ли? Во всяком случае, главное прояснилось: на Шелковом базаре торгуют шелками! Вот и славно! С тем и в путь!

— Первые два года я по-китайски почти не говорила, — говорила Людмила. — Как меня лопошили! Вы себе представить не можете! Ужас! Вся зарплата на рынок уходила. Но теперь другое дело. И я натренировалась, да и они меня знают. Ни-хау! Лян-шанян! — крикнула она.

— Ни-хау! — замахал ей рукой и заулыбался пожилой китаец.

— Только вы не вмешивайтесь, а то вы всё испортите, — продолжала Людмила. — Я буду сбивать цену, а вы только смотрите и ни на что не соглашайтесь. Я потом вам скажу, у кого брать, а у кого нет.

Мы тронулись в толпе. Вся одежда, вся обувь, все волосы, все впадины на наших лицах и телах были пропитаны потом. Людмила шла зигзагами, ловко ввинчиваясь в горячую гомонящую толпу. Знакомств у нее было великое множество, и она то и дело вступала в бодрые диалоги. А вот китайский язык оказался на удивление простым и однообразным.

— Ху-я? — спрашивала Людмила, выхватывая две рубашки из огромной стопки и обрушивая всю стопку наземь.

— Ниху-я! — уверенно отвечал торговец.

— Пошли дальше! — решительно сказала жена дипломата.

— Ху-я? — сдергивала она вешалку с халатом, на спине которого была нарисована пагода. Но мы уже заранее знали ответ, принцип как-то быстро схватывался. Парень с крутыми скулами улыбался, кланялся, но был непреклонен.

— Ниху-я! — отвечал он.

Так мы прошли первый длинный ряд. Повернули. Во втором ряду, видимо, торговали китайцы из другой провинции, язык у них был немного другой. Но и тут Людмила была на высоте. Торговец выкидывал десяток прозрачных плоских коробок, в которых что-то сверкало и переливалось.

— Е-бай? — кричал он.

— Ние-бай! — нашлась ответить Людмила.

Торговец шваркнул на землю какие-то шары, которые запрыгали и запели мелодично, он запустил под потолок палатки бумажного голубя, и тот зажужжал пчелой и принялся кружить вокруг нас.

— Е-бай? — вскричал в надежде китаец.

— Ние-бай! — отрезала Людмила. Но вдруг указала пальцем в угол и пригвоздила туземца прямым вопросом: — Ху-я?

— Ниху-я, — вынужден был признать представитель частного сектора социалистического государства.

— Пошли отсюда! Здесь не покупаем. Я знаю, где мы возьмем всё!

Мы продирались сквозь абсолютно плотную среду сплошной толпы. Мы уже не утирали пот, не по нашим лицам и спинам текла влага, — мы сами стали горячей влагой, и нам было уже все равно. Мы понимали, что это наша миссия, что так надо! Мы двигались по знаменитому Шелковому рынку. Нам хотелось шелков! Мы обязаны были желать шелков!

— Сюда! — крикнула Людмила.

Она распахнула занавеску, закрывавшую вход в шатер, и… мы ахнули! В центре шатра в небесно-синем халате с золотыми драконами, в красной папской тиаре на голове, в белых туфлях с загнутыми вверх носками стоял Соломон Моисеевич Гаккель, член нашей делегации. Дополнением к костюму были его обычные очки со стеклами в девять диоптрий, и через эти диоптрии казалось, впрочем как и всегда, что глаза его вот-вот вылезут из орбит.

Испуг Соломона Моисеевича при виде нас можно сравнить только с нашим испугом при виде его. Ну вот как будто его застали голым, или он незаконно эмигрировал, или передавал тайные сведения иностранной разведке, или… я уж не знаю что!

Мы выскочили из палатки.

— Пошли смотреть покрывала! — сказала неутомимая Людмила.

Мы с Шуриком Ш. не пошли смотреть покрывала. Мы ничего больше не пошли смотреть. Мы такое видели, что надо было остановиться!

Если кто интересуется практической стороной дела, то могу успокоить: купили! Всё мы купили! И рубашки, и носки, и покрывала. И привезли домой… и дарили… и пытались сами пользоваться… только все это роскошество в наших неуютных северных краях как-то увяло, быстро скаталось, пропиталось неотмываемой пылью, грязью… стало быстро рваться, трепаться и сжиматься в комочек. Не прижились у нас творения трудолюбивых шелковичных червей и торговых представителей миллиардного древнего народа.

А я… я иду мартовским вечером от станции токийской электрички

(Токивадаи) — иду по знакомым уже улочкам к себе на квартирку и думаю, что вот как вышло — мне есть что вспомнить, я уже не чужой на этом дальнем Дальнем Востоке, где солнце всходит на много часов раньше, чем у меня на родине. И мне Восток уже не чужой. Вот возьму-ка и зайду вот в этот ресторанчик. Вглядываюсь в иероглифы

а, вот он — по-японски НАКА, по-китайски Чунь — «середина». Значит, ресторан китайский. Вот и славно. Зайду. Выпью пива, закушу блинчиками — ГЁЗА называются.