Содом и Гоморра

В окна, приходившиеся с правой стороны, море уже почти не было видно. Но в окна противоположные видна была равнина, на которую теперь лунный свет набросил снежную пелену. Время от времени раздавались голоса Мореля и Котара. «У вас есть козыри?» — «Yes». — «А! У нас хорошие, не какой-нибудь сор», — сказал Морелю, в ответ на его вопрос, г-н де Камбремер, так как он видел, что в картах доктора сплошь одни козыри. — «Вот бубновая госпожа, — сказал доктор. — Это козырь, знаете. Я снимаю, я беру. А Сорбонны больше не существует, есть только парижский университет». Г-н де Камбремер признался, что не понимает, почему доктор делает ему это замечание. «Мне показалось, что вы говорите о Сорбонне, — снова начал доктор. — Я как будто слышал слова: «сор» и «бонна», — прибавил он, подмигивая в знак того, что это — остроумие. — Погодите, — проговорил он, показывая на своего противника, — я готовлю на него нападение не хуже, чем при Трафальгаре». И ход, действительно, должен был быть выгоден для доктора, ибо в своей радости он, смеясь и наслаждаясь, стал двигать плечами, что в семействе, в «роду» Котаров было почти зоологическим признаком удовлетворенности. В предыдущем поколении этот жест сопровождался еще и другим: человек потирал себе руки, словно намыливая их. Сам Котар пользовался в свое время обоими этими жестами, но в один прекрасный день потирание рук исчезло, причем осталось неизвестным, чем это вызвано — супружеским или, может быть, чьим-то ведомственным вмешательством. Даже при игре в домино доктор, «задавая работу» своему партнеру и заставляя его пускать в ход двойную шестерку, что было для него величайшим удовольствием, ограничивался движением плеч. А когда он на несколько дней уезжал к себе на родину, что он старался делать как можно реже, и встречался там с каким-нибудь двоюродным братом, который еще только потирал себе руки, он по возвращении рассказывал г-же Котар: «Этот бедный Рене показался мне очень вульгарным». — «Есть ли у вас эта маленькая штучка? — сказал он, обернувшись к Морелю. — Нет? Тогда хожу этим старым Давидом». — «Да ведь тогда у вас пять, вы выиграли!» — «Вот блестящая победа, доктор», — сказал маркиз. — «Пиррова победа, — сказал Котар, оборачиваясь к маркизу и глядя на него поверх своего пенсне, желая судить о впечатлении, которое произвело его словцо. — Если у нас есть еще время, — сказал он Морелю, — вы можете отыграться. Мне тасовать. Ах, нет! Вот уже экипажи, придется оставить на пятницу, и я покажу вам фокус, который не так-то легко узнать». Г-н и г-жа Вердюрен пошли провожать нас. Хозяйка была особенно ласкова с Саньетом, чтобы быть уверенной, что завтра он явится снова. «Но вы, мой мальчик, по-моему, без пальто, — сказал мне г-н Вердюрен, которому его преклонный возраст давал право на столь отеческое обращение. — Погода как будто изменилась». Слова эти наполнили меня Радостью, как будто сокровенная жизнь, возникновение в природе различных сочетаний должно было возвестить и другие перемены, уже касавшиеся моей жизни, и создать в ней новые возможности.