Содом и умора

…Свечи горели, стол был заставлен едой и бутылками так плотно, что скатерть, накрахмаленная и отутюженная, наблюдалась едва-едва. В центре стола красовалась горелка, похожая на уменьшенную копию аппарата для запуска космических кораблей.

— Вот это жизнь! — облизывался Марк, ходя вокруг стола кругами.

Первой явилась Лилька. Она принесла винегрет и бутылку шампанского, которые тут же же постигла печальная участь. В кастрюлю с винегретом, опрометчиво оставленную в коридоре, залез Вирус. А шампанское кончилось само по себе, выстрелив сразу после того, как я подумал, что бутылка тепловата и надо бы поставить ее в холодильник.

— Все равно ремонт надо делать, — успокоил я Лильку, любуясь ручьями на кухонной стене.

Вторым нарисовался Валера. Его вклад в достойную встречу Нового года рычал и рвался с поводка. Кавказская овчарка была мамашей нашего Вируса, но к счастью, сынок не унаследовал ее лютого нрава. Более того, он боялся кавказухи, словно она ему совсем посторонняя.

— Девочку оставить не с кем было, — виновато сказал Валера. — Но вы же знаете, у нее ангельский характер.

В подтверждение, его «девочка» стала кушать мою кроликовую шапку, развалившись поперек коридора, и рыкать на каждого, кто не был ее «мальчиком». Мы намек поняли: Вирус спрятался от матери в спальне, я одел высокие туристские ботинки, а Лилька затряслась, как осиновый лист.

— Меня в детстве точно такая же покусала, — объяснила она.

— Меня тоже, — обрадовался я, найдя общую тему для разговора.

Я хотел было пуститься в воспоминания, как опять зазвенел звонок.

— Зинаида! — открыв дверь, радостно завизжал Марк и повис на двухметровой красавице в норковой шубе.

Зинку сопровождал суровый мужчина лет сорока в черном костюме и с золотым перстнем. От предыдущих зинкиных кавалеров он унаследовал имя «котик».

— Мы с котиком совсем ненадолго, — сказала Зинка, а, увидев овчарку, кушающую шапку, уточнила. — Минут на пятнадцать.

Затем она полчаса пила шампанское, пела новую песню, которая обязательно-непременно станет хитом и хвасталась нарядами из Таиланда, в которых она будет блистать новогодней ночью в «Макаке». Следующие полчаса она прерывисто дышала, глядя, как Валера уговаривает свою «девочку» выпустить гостей на свежий воздух. «Котик» взирал на происходящее с невозмутимостью Будды и за все время произнес только одно слово.

— Вав! — сказал он, уводя Зинаиду, и показал зубы, такие же желтые, как у кавказухи, запертой в туалете.

Новый гость звонил настойчиво и требовательно. Это была Клавдия.

Первое, что бросается в глаза, при взгляде на Клавдию — это ее голова. Коротко стриженая, она наполовину выкрашена в красный цвет, отчего кажется, что ее темя охвачено огнем. Второй особенностью Клавдии является умение всему на свете давать лаконичную, но исчерпывающую характеристику.

— Хрень! — восхищенно сказала она, оглядев разносолы на столе, и достав из внутреннего кармана камуфляжной куртки бутыль без этикетки.

В бутыли оказался разведенный спирт. Работая медсестрой в больнице, Клавдия имела немало преимуществ.

В лучших традициях великосветских балов, дама пришла с кавалером. В тени ее гренадерских плеч прятался юноша стрекозиной породы: глаза на несколько размеров больше, чем нужно, посаженные на длинное худое тело.

Молодой человек был нам незнаком. Заинтересовавшись, мы дружно принялись его любить и жаловать.

— Ах, присаживайтесь! — захлопотал Марк.

— Чувствуйте себя, как дома! — не отстал от него я.

— Шампанского? — осведомился Кирыч.

Впрочем, вскоре мы потеряли к нему всякий интерес. В отличие от Клавдии, он был безнадежно безголов. Конечно, череп у него имелся, но использовался лишь для того, чтобы издавать глупости.

— Дубай! — с невыразимым блаженством произнес юноша и, прежде чем, мы решили, что так его зовут, продолжил. — Мечеть Джумейра, Залив, шейх Рашид…

Мы никогда не были в Объединенных Арабских Эмиратах и потому не годились ему даже в подметки. Дубай был чудом света, мерой всех вещей, центром мироздания и пупом земли.

«Хотели Шахерезаду? Получайте — сказительница по имени „Дубай“», — подумал я.

— …Золотой базар, арба, кальперинья, — перечислял он, мигая глазами-локаторами.

— Кальперинья? — удивленно переспросил Кирыч.

— Кальперинья, — подтвердил он, снисходительно улыбнувшись, и продолжил нараспев. — Выбравшись из арбы, вы оказываетесь в царстве пряностей. Всюду возвышаются тюки, полные сухофруктов, орехов, гвоздики, корицы и кальпериньи.

— Кальперинья — это не пряность, а напиток, — возразил Кирыч.

— Точно! — хором подтвердили мы с Марком.

Однажды мы целый вечер убили на приготовление этого приторного пойла.

— Скажите, молодой человек! — прищурился я, осененный подозрением. — А какие в вашем Дубае деньги?

— Обыкновенные, — Дубай недовольно поджал губы.

— Драхмы, тугрики, лиры? — допытывался я. — Или, может, доллары?

— Доллары, конечно! — поколебавшись, сказал путешественник.

Я вопросительно посмотрел на Кирыча.

— Денежная единица Объединенных Арабских Эмиратов — дирхам. В одном дирхаме — сто филсов, — отрапортовал Кирыч.