Содружество кольца

— Ну и штуки! — сказал Мерри. — И я себя почти точно так же чувствовал, только мне… не стоит об этом рассказывать, — запнувшись, закончил он.

По-видимому, со всеми происходило то же самое: под взглядом Владычицы каждый почувствовал, что ему предлагают выбор между страхом и Тьмой, стерегущей их впереди, и тем, что им сильнее всего хотелось. Предмет желаний ясно представился внутреннему взору, и чтобы достичь его, надо было всего лишь сойти с дороги, переложить на плечи остальных свое Дело и борьбу с Сауроном.

— Я тоже считаю, что то, что мне открылось, должно остаться моей тайной, — сказал Гимли.

— А мне все это показалось странным, — сказал Боромир. — Может быть, это было испытание, она хотела прочитать наши мысли, задумав что-то свое; я бы сказал, что она нас искушала, предлагая то, что якобы могла бы дать. Стоит ли говорить, что я просто не стал ее слушать. Люди из Минас Тирита не нарушают обещаний.

Но чем искушала Владычица его самого, он не открыл.

Фродо вообще говорить не хотел, хотя Боромир его упорно расспрашивал.

— Она дольше всех смотрела на тебя, невысоклик! — говорил он.

— Да, — сказал Фродо. — Но то, что мне при этом открылось, останется во мне.

— Берегись! — сказал Боромир. — Не верю я этой эльфийке и не пойму ее замыслов.

— Не смей плохо отзываться о госпоже Галадриэли! — сурово произнес Арагорн. — Ты не знаешь, что говоришь! Ни в ней, ни в этой Земле нет Зла: сюда его человек может принести только в себе. Тогда пусть он побережется! Сегодня я впервые буду спать спокойно с тех пор, как ушел из Райвендела. И я хочу заснуть крепко, совсем крепко, чтобы хоть на время забыть свои горести! Устал я душой и телом… — Он вытянулся на своем ложе и мгновенно заснул.

Вскоре спали и все остальные, спали крепко, ничего не слыша, не видя даже снов. Проснувшись, они увидели, что уже светлый день, солнце греет лужайку перед их шатром, и фонтан сверкает в его лучах, поднимаясь и опадая.

Несколько дней они провели в Лотлориэне, хотя сколько — сказать потом не сумели бы. Погода почти все время была солнечной, только иногда на деревья проливался мелкий дождик, после которого все становилось еще чище и свежее. Воздух дышал прохладой, словно ранней весной, но все-таки была зима, и они ощущали ее глубокий и задумчивый покой. Им казалось, что они только едят, пьют, спят и гуляют под деревьями — и больше они ничего не хотели.

Владыки не призывали их, а с эльфами они почти не могли объясниться, не зная языка; Халдир попрощался с ними и опять ушел к северной границе, где держали крепкую стражу с тех пор, как Отряд принес недобрые вести из Мории. Леголас почти все время проводил с галадримами и только первую ночь проспал со всеми в шатре, хотя иногда приходил поесть и поболтать. На прогулки, ко всеобщему изумлению, он часто брал с собой Гимли.

Теперь и на прогулках, и во время бесед друзья все чаще говорили о Гэндальфе. Каждый вспоминал все, что знал о маге и чему был свидетелем.

По мере того как они излечивались телом от усталости, боль утраты в сердце становилась все острее. Они часто слышали, как эльфы упоминают имя мага в нежных и грустных песнях, и знали, что эльфы оплакивают его, хотя слов песен, конечно, не понимали.

— А Мифрандир, Мифрандир! О серый странник! — пели эльфы, ибо так им нравилось называть Гэндальфа. Но если рядом был Леголас, он отказывался переводить друзьям их песни, говоря, что не сумеет, что горе еще слишком свежо, и от таких слов хочется не петь, а плакать.

Фродо, как умел, попробовал выразить свою печаль неуклюжими словами. На него очень редко нападала охота складывать песни или стихи. Даже в Райвенделе он предпочитал не петь, а слушать, хотя в его памяти накопилось уже много стихов, сложенных другими в разное время. Но сейчас, когда он сидел у фонтана в Лориэне и слушал голоса эльфов, его мысли невольно сложились в песню, и она даже показалась ему красивой. Однако, попытавшись спеть ее Сэму, он не нашел в ней ничего, кроме клочьев воспоминаний, поблекших, как осенние листья. Вот эта песня: