Содружество невозможных

Она была в гневе, в ярости. Настолько, что даже дала свободу мелкому африканскому демону — невольно.

Ирма…

Он не хотел идти к ней, не имея никакого представления, вернется ли завтра. Цемра — он помнил ее, страшнейшего врага, чудовище чудовищ. Но он вернулся.

Тайтингиль отслонился от стены и поднес ключ к замку. И дверь открылась ему навстречу.

Ирма стояла с лицом, густо намазанным чем-то белым; на голове ее было намотано разноцветное, радужное полотенце, а на плечи накинут халат из хлопковой ткани — зеленой в ромашку. Ноги в удобных пушистых тапочках.

Ноги у Ирмы подкосились, и она повисла на краю двери.

— Т-ты сказал, что не придешь сегодня… н-не придешь…

— Я пришел, — прошептал Тайтингиль. Дышать стало трудно.

Эльф двинулся вперед, оттесняя Ирму; та беспомощно пискнула «я быстро», но витязь схватил женщину за запястье и удержал.

— Алина где?

— Она у Наташи. У Наташи родители улетели в отпуск, и Алинка там… я не…

Эльф дернул Ирму на себя, не давая той вырваться и отбежать к душу; прижал к себе, нагнулся, припал в поцелуе.

Ирма ответила, застонав, и вдруг прикусила его губы. Тайтингиль ахнул и отпустил ее рот; улыбка, похожая на шрам, пересекла узкое, рельефно вылепленное лицо.

— Ты-ы! — завизжала Ирма. — Ты! Вы! Котик! Я!

— Шш, — сказал эльф. — Не кричи же!

— А я буду! Я что должна! Была! Думать! И потом! Выставил! Какие битвы, а-а-а! Т-ты! Вы-ы! Обоих! Одной сковородкой! Я!

Тайтингиль коротко рванул на Ирме ромашковый халатик и подбросил ее в воздух, притиснув к стене. Женщина невольно обхватила эльфа за бедра ногами; витязь целовал ее ключицы, грудь, губы, размазывая по ней и по себе целебную омолаживающую маску, привезенную из Израиля; Ирма, продолжая визжать в его рот, сдирала с широких плеч светлый плащ — плащ, падая, глухо стукнул о пол телефоном; жилет, рубашку, пуговицы которой наконец приказали долго жить и посыпались перламутровым градом.

Витязь, наевшись глины Мертвого моря, вломился в душевую кабину — недавно установленные панели жалобно ахнули, а одна вылетела из гнезд. Ирма взвизгнула сильнее, и мужчина, взяв ее тонкими сильными пальцами, ощутил не только слияние душ, устремившихся друг к другу, словно магнит и кусочек железа. Он ощутил трепещущий жар женского тела.

Ирма, на миг оторвавшись от Тайтингиля, сорвала с головы полотенце — надежная бабушкина маска, желтки, растертые с распаренным в горячей воде черным хлебом и каплями аптечного витамина А; эльф драл в клочки ее уютное, домашнее белье и каким-то чудом сбрасывал с себя обувь и брюки. Ирма крутнула ручку — из душа полился теплый густой дождь, смывая ее косметические ухищрения, распластывая поток золотых волос эльфа по спине. Женщина и витязь слились в невероятном поцелуе под потоками воды, не замечая ни хлебных крошек, ни соскочившей панели душа и потоков воды, заливающих гостевой санузел…

Едва выключив воду, они вывалились в гостиную, и, пятная дорогой деревянный пол мокрыми следами, причудливой тропой любви, прислоняясь к стенкам, падая в кресла по дороге, достигли Ирминой спальни.

Ирма провела руками по голове эльфа, собирая в жгут золотые волосы, отжала, откинула в сторону; Тайтингиль застонал и упал на спину. На Ирмины шелковые простыни и пододеяльники, растянувшись всеми своими двумя метрами роста поперек огромной кровати.

Ирма бросилась сверху и ласкала неистово и нежно — мой, мой, архангел, никому не отдам, не отпущу, никогда, не смогу без тебя…

Что бы она ни делала — эльф не отбивался, но принимал ее ласки со стонами или недоуменным аханьем, которое сменялось снова стонами… и сам ласкал ее — бережно, умеряя невероятную силу тонкого, перевитого мышцами тела.

Потоки счастья и света; запахи цветущей липы, песка и мужчины; Ирма, осознав вдруг, что грядет что-то действительно страшное, расплакалась Тайтингилю в плечо — напугавшись, а также от счастья и изнеможения; а эльф вслушивался в то, как вздрагивало теплое женское тело на его груди, и обнимал ее, обнимал бесконечно, успокаивая короткими ласковыми словами на древнем наречии. Наконец Ирма уснула; недлинный крепкий сон позволил себе и витязь.

Приблизительно за час до рассвета он поднялся, легко отцепив руки Ирмы; собрал и приготовил доспех и, взяв меч, вышел на балкон, парящий над городом.

До означенного оруженосцу времени оставалось около двух тысяч ударов сердца. И витязь считал, мысленно нащупывая противника и вспоминая все, что знал о нем.

О ней.

Ирма крепко спала, приоткрыв алые, зацелованные губы.

Тайтингиль, сокол Нолдорина, витязь рода Золотой Розы, победитель демона, единственный в пределах Эалы сумевший вернуться из Чертогов Забвения к новой земной жизни — и вновь ищущий что-то на грани ее пределов, — сидел на подоконнике и смотрел на серую, почти тихую предрассветную Москву.

Молчал и думал.

Тайтингиль смотрел на простертый туманный, будто притаившийся громадный город. И — в комнату через дымку тончайшей ткани. Толстый рыжий Ирмин кот сидел подле, обернув роскошным хвостом все четыре лапы, вопросительно глядел — прыгнуть, может, посидеть с тобой, помурчать, скрасить раздумья? Своей перрсоной…