Соединенные Штаты России 2 (СИ)

— Я предлагаю вам вплотную заняться организацией школ и процесса обучения, а потом лечь в анабиоз всей командой. В случае какого-то непредвиденного события, не укладывающего в рамки нашего плана, я разбужу хоть тебя одного, хоть всю команду: как вы сами захотите. Я смогу это сделать в любое мгновение.

Пауза была тяжелой и долгой. И первый раз за все время Рим сказал:

— Я не могу принять это решение самостоятельно. Тут каждый будет решать за себя. Могу сказать так: доверие — это триггер. Или да, или нет. У доверия нет пограничного состояния. Я тебе верю, Фаэт.

Глава 36

Чуку и Геку вопрос доверия показался каким-то несерьезным. Еще там, в конференц-зале они переглянулись и синхронно пожали плечами.

Эта синхронность в движениях и мыслях появилась у ребят еще на первом году обучения в Высшем военном инженерном строительном училище города Санкт-Петербурга. Оба они попали туда в шестнадцать лет, в один и тот же день, имея в руках по небольшому элегантному чемоданчику и увесистому рюкзаку за плечами. Только вот пути их к дверям училища начинались из совершенно разных социальных слоев.

Чук, балованный представитель золотой молодежи провинциального городка, пришел после ссоры с родителями, а Гек…

Геку было восемь, когда тихий домашний мальчик, воспитанный мамой-одиночкой, остался круглым сиротой. Болезнь сожрала его мать буквально за пару месяцев. Воющего от ужаса пацаненка какие-то незнакомые тетки в форме милиции долго передавали друг другу, водили по разным кабинетам и одна, особо желчная и язвительная дернув его за руку в унылом казенном коридоре, раздраженно сказала:

— Да заткнись ты уже!

Потом, очевидно, сообразив, что это совсем перебор, она усадила его в неудобное, обшарпанное кресло, села рядом, сунула в трясущуюся холодную ладошку пакет бумажных платков и монотонно заговорила:

— Просто заткнись… Этим воем ты ничего не изменишь, только сил у тебя с каждой секундой становится все меньше и меньше. Чем больше ты себя жалеешь, тем хуже тебе будет жить. Спрашивать тебя все равно никто ни о чем не будет. А в детдоме таких завывальщиков не любят. Так что сопли вытирай и иди жить дальше. Сейчас у тебя нет выбора, понимаешь? А жизнь — она продолжается.

Как ни странно, пацан, съежившийся в кресле, прислушался. Он по-стариковски долго и тщательно вытирал лицо, хлюпал носом и восстанавливал дыхание, но минут через пять, оглянувшись и не увидев урны, запихал в карман простенькой курточки целый комок использованных салфеток и тихо сказал:

— Пошли.

— Успокоился?

— Тебе-то какая разница? — огрызнулся мальчишка, выделив голосом неуважительное слово: «тебе».

Служащая с удивлением глянула на него, хмыкнула, покачала головой, но комментировать не стала. Однако про себя подумала, что у этого смазливого дохлячка, какой-никакой характер, все же, присутствует: «Может, и даст Бог… может, и не сломается…»

Она не была злой от природы, но ежедневно проходящие через ее руки истерящие дети делали ее работу более, чем сложной. Первое время, захлебываясь жалостью к ним, она даже не могла спать. Постепенно научилась ограждать свою психику от лишних волнений, освобождать душу от бессмысленной слезливости. Для себя она компенсировала это тем, что совершенно неуставным способом, через месяц-другой, после водворения ребенка в определенный детский дом, навещала его в свободное от работы время.

Иногда последствиями такого визита вежливости становился перевод ребенка в другой детский дом. Звали служащую — Тамара Васильевна.

В дальнейшем Филу тетки попадались разные. В доме временного содержания некоторые были даже ласковыми и жалели мальчишку. Впрочем, от этой жалости становилось только хуже.

Особенно раздражала Филиппа то, что перед визитом возможных приемных родителей их всех заставляли умываться лишний раз, причесывали, крутили как кукол, поправляя одежду и тихонько переговаривались между собой, думая, что дети еще малы и не понимают.

В отличие от многих восьмилеток в группе, Фил вовсе не мечтал попасть в приемную семью. В тот момент, когда на него рявкнула Татьяна Васильевна, что-то сломалось в тихом, домашнем мальчике. В одну секунду он вдруг понял, что он в этом мире одиночка и таким останется всегда.

Через полгода его, как безнадежного, перевели на постоянное место жительства — в оленегорский детдом номер два. Городишко находился недалеко от его родного, но Фил, даже, был рад, что он гарантированно не встретит на улице бывших соседей и одноклассников — видеть их было тяжело и неприятно.

Больше всего этот детдом напоминал детский летний лагерь «Ромашка», куда однажды он ездил по путевке: строгий режим; сытная, но довольно скучная жизнь; небольшие компании внутри группы, которые то дружили, то враждовали. В общем-то — ничего особенного, если бы не странный визит той самой непонятной тетки.