— А Петр Алексеевич в каком платье — в русском аль иноземном? Все грозится, что с немецким кафтаном николи не расстанется, никто, мол, его не заставит.
— Ой, что ты, Марфушка, в русском, да еще каком богатом, как покойный государь-братец Федор Алексеевич любил. Только Петр Алексеевич-то повыше ростом, в плечах пошире и шаги у него большущие. Наш Иоанн Алексеевич еле поспевал за ним. Иной раз так задыхался, страх смотреть.
— Да уж где царю истинному с мужиком равняться.
— А как, Марфушка, теперь с собором-то церковным будет? Преосвященный сказывал, будет с папежниками и латинистами борьбу вести. Ни в чем им уступки не сделает.
— Оттого и заторопился, чтобы Петр Алексеевич сведом его условиям был. Если Нарышкин первое слово скажет, отменить непросто будет.
— А правда ли, толкуют, без патриарха не одержать бы Петру Алексеевичу победы над правительницей?
— Проторил ему святейший дорожку, что и говорить. Думает, при молодом государе легче будет волю свою творить.
— Думаешь, сестрица, не будет?
— Так кто его знает, Петра Алексеевича-то. Молод. Несмышлен. На первых порах не иначе матушка его с родными своими распоряжаться станет.
— Родила, родила Авдотья! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Ты послушай только, царевна матушка Марфа Алексеевна, — принесла царица Авдотья Федоровна Нарышкиным сынка.
— Здоров ли?
— Куда здоровее. Как заорал, повитуха чуть из рук его не упустила. Да преогромный какой! Видать, в родителя пойдет.
— Вот как оно счастье-то Нарышкиным косяком пошло. Поди, Петр Алексеевич ног под собой от радости не чует.
— Где там! Его еле в Преображенском сыскали — со своими робятами потешными балует.
— Позже примчался — и так может быть.
— И позже не примчался. Так и сказал, мне, мол, сынок на целую жизнь, чего спешить с ним свидеться. Никуда, мол, не денется. Ему бабы сейчас меня важнее.
— Вот, значит, как. А имя-то, имя для младенца выбрали?
— Тут уж бабка постаралася. По деду, сказала, нарекать будем, по покойному государю Алексею Михайловичу.
— Дескать, она одна государя помнит, одна о памяти его во всем дворце хлопочет.
— Так выходит, царевна. Да что ты хочешь, сколько она праздника своего ждала. Состарилась, с лица спала.
— Что ж, ее время наступило. Пока ее время.
— Вот и привел Господь свидеться, Софья Алексеевна, да в монастырских стенах. Видно, отвернулся от нас Всевышний, не внял молитвам бабьим.