Софья Петровна

Кипарисова, в пальто и с палкой в руках, сидела посреди комнаты на сундуке. В комнате было совершенно пусто. Ни стула, ни стола, ни кровати, ни занавесок, один телефон возле окна на полу. Софья Петровна опустилась на сундук рядом со старухой. — Меня высылают, — сказала Кипарисова, не удивляясь появлению Софьи Петровны и не здороваясь с ней. — Завтра утром еду. Все до нитки продала и завтра еду. Мужа уже выслали. На 15 лет. Видите, я уже уложилась. Кровати нет, спать не на чем, просижу ночь на сундуке.

Софья Петровна протянула ей Колино письмо.

Кипарисова читала долго. Потом сложила письмо и запихала его в карман пальто Софьи Петровны.

— Пойдемте в ванную, тут телефон, — шепотом сказала она. — При телефоне нельзя ни о чем разговаривать. Они вставили в телефон такую особую пластинку, и теперь ни о чем нельзя разговаривать — каждое слово на станции слышно.

Кипарисова провела Софью Петровну в ванную, накинула на дверь крючок и села на край ванны. Софья Петровна села рядом с ней. — Вы уже написали заявление?

— Нет.

— И не пишите! — зашептала Кипарисова, приближая к лицу Софьи Петровны свои огромные глаза, обведенные желтым. — Не пишите ради вашего сына. За такое заявление по головке не погладят. Ни вас, ни его. Да разве можно писать, что следователь бил? Такого даже думать нельзя, а не только писать. Вас позабыли выслать, а если вы напишете заявление — вспомнят. И сына тоже упекут подальше… А через кого прислано это письмо? А свидетели где?.. А как доказать?.. — Она безумными глазами обвела ванную. — Нет уж, ради бога, ничего не пишите.

Софья Петровна высвободила руку, открыла дверь и ушла. Она торопливо, но медленно брела домой. Нужно было закрыться на ключ, сесть и обдумать. Пойти к прокурору Цветкову? Нет. К защитнику? Нет.

Выкинув из кармана письмо на стол, она разделась и села у окна. Темнело, и в светлой темноте за окном уже загорались огни. Весна идет, как уже поздно темнеет. Надо решить, надо обдумать, — но Софья Петровна сидела у окна и не думала ни о чем. «Следователь Ершов бил меня…» Коля по-прежнему пишет «д» с петлей наверху. Он всегда писал так, хотя, когда он был маленький, Софья Петровна учила его выписывать петлю непременно вниз. Она сама учила его писать. По косой линейке.

Стемнело совсем. Софья Петровна встала, чтобы зажечь свет, но никак не могла отыскать выключатель. Где в этой комнате выключатель? Невозможно вспомнить, где был в этой комнате выключатель? Она шарила по стенам, натыкаясь на сдвинутую для уборки мебель. Нашла. И сразу увидела письмо. Измятое, скомканное, оно корчилось на столе.

Софья Петровна вытащила из ящика спички. Чиркнула спичку и подожгла письмо с угла. Оно горело, медленно подворачивая угол, свертываясь трубочкой. Оно свернулось совсем и обожгло ей пальцы.

Софья Петровна бросила огонь на пол и растоптала ногой.

Ноябрь 1939 — февраль 1940 Ленинград

Я родилась в Петербурге в 1907 году. Окончив среднюю школу в 1924-м, поступила на Государственные курсы при Институте истории искусств. С 1928 года начала работать в Ленинградском отделении Детиздата, руководимом С. Я. Маршаком. Как и для многих, работа в «маршаковской редакции» явилась для меня истинной школой литературы. Однако в 1937 г. редакция была объявлена «вредительской группой», некоторые ее члены арестованы, многие из окружающих погибли. В том же 1937-м арестовали, а в 1938-м расстреляли моего мужа, физика-теоретика М. П. Бронштейна.

Из моих работ, появившихся в Москве, существенными представляются мне «В лаборатории редактора» (1963) и книга о «Былом и думах» Герцена (1966). В 1939-40 гг., по свежим следам событий, мною была написана повесть «Софья Петровна», опубликованная в 1965-м на Западе. Там же в 1972 г. напечатана повесть «Спуск под воду», написанная в 1949-57 гг., а затем «Записки об Анне Ахматовой» и сборник статей в защиту незаконно гонимых — «Открытое слово».

В 1974 году меня исключили из Союза писателей. Ни одна моя строка не печаталась дома, самое имя было запрещено. На Западе вышла книга «Процесс исключения» (1979). Только с 1988 года мои статьи и книги снова начали печататься в Москве и Ленинграде.

Лидия Чуковская