Софичка

Проснулся я раньше нее. Почти не веря своему счастью, я взглянул на ее профиль. Он был на месте. Я тихо встал, принял душ, оделся, приготовил завтрак. Я разбудил ее поцелуями в оба профиля, и она, открывая глаза, улыбнулась и обняла меня.

Мы сели завтракать. Она была свежа, как ландыш. Она так кокетливо вертела головой, дразня меня то одним, то другим профилем, что я чуть не прервал трапезу. Я предложил ей слегка опохмелиться. Она не отказалась.

Мы договорились, что она будет приходить ко мне, пока не уговорит мать этого пьяницы перейти жить к нему. Мне показалось бесконечно трогательным, что она даже этого изверга пьяницу не может оставить без присмотра. Она вынула из сумочки записную книжку и вписала туда мой телефон.

Я был счастлив, как никогда! Я догнал судьбу, уцепился за ее хвост и притянул к себе через двадцать пять лет! Я очень хотел спросить о ее матери, о ее отце, но мне все стыдно было, потому что она их дочь, а я с ней спал. Мне было очень любопытно поговорить с ее отцом и иносказательно выяснить, не преследует ли его чувство мистической вины за то, что он всю свою жизнь провел с чужой женой.

И уже когда она надела свой плащ и я ее выпускал из дверей, я все-таки с замирающим сердцем спросил:

— Мама жива?

— Да, слава Богу.

— Познакомишь нас когда-нибудь?

— Конечно, если она приедет.

— А где она? — спросил я почему-то гаснущим голосом. Я что-то почувствовал.

— Как — где? — удивилась она. — В Казани. Разве я вам не говорила, что я оттуда.

— Она всегда жила в Казани? — спросил я, чувствуя, что дух из меня выходит.

— Всегда. А что?

— И она никогда не жила в Москве?!

— Она даже никогда не была в Москве! А что?

Дух из меня вышел вон.

— Ничего, — ответил я и, как говорят женщине, когда нечего ей сказать, добавил: — Звоните.

Так она и ушла. Оказывается, она не ее дочь! И профиль ее, оказывается, сам по себе мне не нужен! Крылья моей души повисли. Я вспомнил ее ночные слова и почувствовал, что не в состоянии забыть эту грубость. Сам я нередко бываю груб, но вот как я устроен — не выношу женской грубости.

Сейчас я вспомнил, что вечером, когда мы пили и целовались, она, подбежав к большому зеркалу, висевшему на стене, оглядела себя во весь рост и лихо сказала:

— С такими ножками не пропадешь!

Странно, что тогда меня не передернуло от этой пошлости! Но в тот миг, когда она говорила это, она стояла профилем ко мне, и я, завороженный им, не придал значения ее словам.

Я вдруг ясно понял, что она шлюха и, разумеется, к той девушке, которую я когда-то встретил в кино, не имеет ни малейшего отношения. Но этот нежный, беззащитный профиль… Проклятье! К тому же я никогда до этого не имел дело с проституткой…

— И я никогда не изменял своим женам, — добавил он зачем-то с вызовом неизвестно кому.

— Имея столько жен, ты не мелочился, изменяя им, — сказал я, поддразнивая его. — Ты изменял всему институту брака.

— Кстати, ты хоть раз ударил женщину? — вдруг спросил он.

— Не помню, — ответил я.

— Как такое можно не помнить! — удивился он. — Я ни разу в жизни не ударил женщину!

— А мужчину? — спросил я.

— И мужчину! — ответил он.

— В таком случае, достоинство того, что ты ни разу в жизни не ударил женщину, сильно снижается, — сказал я. — У тебя, видимо, принцип: не бить двуногих.

— Четвероногих тем более! — с очаровательной поспешностью ответил он и продолжил свой рассказ: — С тех пор она мне целый месяц звонила, а я, ссылаясь на занятость, но не грубя, отказывался от встречи. В конце концов она поняла, что я больше не хочу с ней видеться, и вдруг сказала в трубку:

— Вы сильно пожалеете об этом.

Я не придал значения ее словам. И вдруг однажды кто-то позвонил. Резкий мужской голос спросил у меня:

— Это ты, поэт?

— Да, — говорю.

— Верни Джульетте ее пять тысяч баксов! — грозно приказал он. — Иначе получишь пять пуль!

— Ты с ума сошел! — заорал я. — Какие баксы, какие деньги! Она никаких денег у меня не оставляла! И больше не смей звонить сюда!

Видно, я своим мощным голосом на минуту осадил его.

— Слушай, ты, — сказал он после некоторой паузы, — я серьезный человек. И не дурак, в отличие от тебя. Она мне соврать никак не могла, потому что знает, что я ее за это убью. Итак, через неделю пять тысяч баксов. Не сможешь, через две недели — семь. А если будешь дурить — смерть!

Кстати, скитаясь по стране, я давно заметил, что партийные работники, к которым я обращался с той или иной просьбой, всегда сразу заговаривали со мной на «ты». То же самое и этот уголовник. Что их объединяет? Все остальные люди классом ниже, и это немедленно надо подчеркнуть.

Я был потрясен. Я даже заново убрал постель, заглянул под кровать, думая, что, может быть, у нее эти деньги были и случайно вывалились. Но нет, там ничего не оказалось.

По голосу я понял, что этот человек не шутит. Он явно уголовник. Пять тысяч долларов! А я еще, хотя настали новые времена, в глаза не видел ни одного доллара! Что делать? Я уже знал, что с наездом уголовников можно бороться только при помощи других уголовных авторитетов. Я уже знал, что все бизнесмены только так и поступают.