София, Анна, Мара...

       А Янко в те дни ходил мрачный и расстроенный. Проблемы с сестрой не давали парню покоя. На Шукар имел виды крупный высокопоставленный чиновник. Он был богат, влиятелен и беспринципен. Чинуша хотел Шукар с маниакальной страстью, невзирая на то, что у самого уже имелась семья: жена, никогда и нигде не работавшая, и двое лоботрясов сыновей, ровесников его объекту вожделения. Он был готов на всё ради Шукар, и на развод в том числе. Отказ девушки от этого брака сулил всему цыганскому клану серьёзными неприятностями. Янко грозился убить старого извращенца. Мать то шипела на строптивую дочь, то сулила ей неземные блага и богатства. Угрозами, уговорами, но свадьба состоялась. Янко так и не смог смириться с мезальянсом и почти перестал видеться с сестрой. Шукар переехала к супругу, а в редкие её визиты домой, он отсиживался у Анны или друзей, стараясь не пересекаться с ней. Одно радовало Янко: сестра пока не ждала ребёнка от старого денежного мешка.       

      Отношения между ними так и оставались только дружескими. Анна смотрела в любимые глаза и не раз хотела сказать, что знает о его чувствах и сама давно любит. Что они могут стать счастливыми. Хотела но молчала, понимая, какие страдания причинит любимому человеку в нелёгком выборе: воля матери или любовь. Так они и жили: души вместе, тела врозь. Вокруг Янко постоянно крутились смазливые девицы. Но он щадил самолюбие Анны и никогда не афишировал личную жизнь. Конечно, девушка ревновала поначалу, но со временем смирилась, что им не суждено быть вместе никогда. Такое общение стало даже приносить ей удовольствие. Она чувствовала себя защищённой от всех жизненных проблем –рядом по первому зову всегда был человек, безмерно дорожащий ей. Подружки завидовали. Они думали, что молодых людей связывает нечто гораздо большее, чем дружба. Анна их не разуверяла. Не будешь же людям объяснять, что, по мнению матери Янко, её пометил призрак, дьявол или кто там ещё, чёрт его побери, и им никак нельзя вместе.

      Анна обожала работу в больнице – в гинекологическом отделении. Особенно ей нравились ночные дежурства. После одиннадцати вечера больные, наконец, затихали в кроватях. Никто не шаркал тапочками по коридору, не просил поменять бельё или выдать таблеточку, чтобы уснуть. Можно было спокойно попить чайку с вкусными конфетами, подаренными добросердечной пациенткой, и поболтать с санитаркой Петровной – презабавнейшей старушкой, сохранившей в немалом преклонном возрасте редкую ясность ума, резвость и неохватные познания русского мата. В отделении за ней прочно закрепилось прозвище – Электровеник. О чём пожилая женщина знала, но не сердилась, наоборот, гордилась кличкой невероятно.