София-Логос. Словарь

величеством, чем каждый миг воздавать Ему самое простое уважение, такое, какое мы обязаны воздавать даже ближнему, даже равному, тем более — старшему. Простая наука, которой хорошие родители учат детей. Дослушивать, не перебивая. Притихнуть, чтобы как следует расслышать. Не стараться непременно оставить себе в разговоре последнее слово. Не «вклиниваться» в речь Собеседника, не подсказывать Ему. Без этих элементарных правил общение вовсе невозможно, тем более — общение с Богом.

У самых истоков библейской традиции — запрет: не сотвори себе кумира. Кумир здесь — не просто произведение языческой религиозной пластики, божок из дерева, камня или металла. Кумир — это материа­лизация кощунственной идеи о божестве, которым можно манипу­лировать. Будучи сотворен руками человеческими, кумир остается во власти этих рук как магическое орудие, при помощи которого община может расширить свою власть над миром зримым и незримым. Кумир — так сказать, нужная вещь. Выбор между ним и Богом Живым Библии — это выбор между манипуляцией и общением. Самый решающий выбор, который мы вновь и вновь совершаем в нашей жизни. Не «вкли­ниваться» в речь Собеседника, не подсказывать Ему. Без этих элементарных правил общение вовсе невозможно, тем более — общение с Богом.

У самых истоков библейской традиции — запрет: не сотвори себе кумира. Кумир здесь — не просто произведение языческой религиозной пластики, божок из дерева, камня или металла. Кумир — это материа­лизация кощунственной идеи о божестве, которым можно манипули­ровать. Будучи сотворен руками человеческими, кумир остается во власти этих рук как магическое орудие, при помощи которого община может расширить свою власть над миром зримым и незримым. Кумир — так сказать, нужная вещь. Выбор между ним и Богом Живым Библии — это выбор между манипуляцией и общением. Самый решающий выбор, который мы вновь и вновь совершаем в нашей жизни.

Брак и семья

Несвоевременный опыт христианского взгляда на вещи

Пусть читатель не ожидает чего-то вроде маленькой богословской диссертации, выстроенной по правильному, заранее готовому плану, с выписками из Отцов Церкви и авторитетных духовных писателей в нужных местах.

Скорее, это будут признания, записанные почти без системы — и донельзя личные. Настолько личные, что записывать их не совсем легко.

Дело в том, что для меня, каков я есмь, вопрос о пережитом и переживаемом мною опыте отношения к моим покойным родителям, к моей жене, к моим детям — слишком неразрывно связан с иным вопросом — почему, собственно, я верю в Бога?

Этот опыт для меня — пожалуй, наиболее веское доказательство бытия Божия.

Спросите у настоящего инока о его иночестве, у настоящего отшельника о его отшельничестве — и вы услышите самые достоверные рассказы о Боге, какие вообще могут быть. Меня Бог не сподобил быть ни иноком, ни отшельником. Но Он сподобил меня быть сыном, мужем и отцом — и отсюда я знаю то, что я знаю, чего я, раз узнав, уже не могу не знать.

Поэтому для меня не убедительно никакое мировоззрение, кроме веры.

Последовательно безверное сознание1, как кажется, неспособно дать сколько-нибудь сообразного ответа на вопрос о простейших реальностях человеческой жизни. Эти реальности для него неизбежно рассыпаются, дробятся на свои составляющие (на свои плоскостные проекции), обращаясь в какую-то труху и решительно переставая быть реальностями.

Относительно «плоскостных проекций» необходимо отступление. Я чрезвычайно далек от того, чтобы посягать на права науки. И даже на права «рационализма» — при единственном условии: лишь бы он не покидал пределов, в коих он остается, — рациональных. Каждая наука,

Брак и семья

[797]