София Палеолог

Снова рассматривали наряды, слушали объяснения великой княгини. Наконец, София предложила примерить на себя эту красоту. Первой на уговоры поддалась Прасковья. Ей очень шло золотистое платье, которое Лаура в Риме называла «нарядом для бочки». За подругой последовали и сестры. Теперь все трое отталкивали друг дружку, чтобы посмотреть в большое венецианское зеркало. Это было так необычно, особенно почти открытая грудь! Стыдливо прикрывая грудь руками, девушки недоверчиво ахали: в таком да на люди?!

Первая попытка представить себя римлянками закончилась простой примеркой. Но в следующий раз София принялась показывать разные фигуры в танце. Это было уж совсем необычно, но понравилось. Государыня учила своих подданных двигаться, поворачиваться, кланяться… Боярышни хихикали, но учились. Во-первых, это не на людях, во-вторых, учил не кто-то, а сама великая княгиня. С нее и первый спрос.

Девушки уже привыкли к полуобнаженной груди, необычным нарядам, непривычной вольности движений. Вместо степенности и скромности изящество и грация, вместо стеснительности разные ужимки.

Но танцевать без музыки неинтересно, и тогда на помощь пришел Розарио. Его лютня была при нем, а умение играть слуга пока не потерял. Девушки сначала страшно стеснялись чужого слугу, но когда к ним присоединились и приехавшие с Софией молодые римлянки и гречанки, веселье стало иным.

Теперь в самой большой комнате покоев великой княгини часто звучала итальянская музыка и слышался смех. А потом стало слышно и пение — София и Анна Траханиот решили научить своих новых подруг пению мадригалов. Те не понимали слов, но по ужимкам своих наставниц догадывались, что текст не слишком приличен.

Очарование добавляла и тайна, София решила пока не рассказывать о необычной учебе, а когда девушки перестанут дичиться и сумеют красиво исполнить песни и станцевать, пригласить гостей и продемонстрировать успехи.

Конечно, она понимала, сколь необычно такое выступление, но считала полезным научить придворных новым веяниям из Европы. В Италии женщины и девушки не сидят взаперти, они могут танцевать на приемах, открыто смеяться, играть на музыкальных инструментах, петь, носить одежду, подчеркивающую женскую привлекательность.

Почему бы ей, государыне, не внести эти новшества в московский быт? Она только начнет с танцев, а потом обучит своих дам итальянскому языку, они будут читать сонеты Петрарки, даже Боккаччо! Мужчины будут просто вынуждены присоединиться, вот и получится веселый двор с очаровательными беседами, музыкой, танцами, а не только пирами, где надутые разодетые мужчины много едят.

Идея облагородить московский двор таким способом очень понравилась римским подругам, они принялись разучивать положенные на музыку сонеты Петрарки, чтобы продемонстрировать свои таланты в ближайшее время.

От епископа Бонумбре подготовку тоже скрывали, София прекрасно понимала, что папский легат вовсе не одобрит ее начинание. Сам Бонумбре предпочитал проповедовать в Москве на площадях перед соборами, чем не раз навлекал на себя гнев священников и прихожан. Ему вслед плевали, а от благословения, как и от красной кардинальской мантии, шарахались, крестясь на свой лад. Бонумбре не унывал, Иисуса тоже не сразу поняли… Теперь он был совершенно уверен в своем предназначении — нести свет истинной веры заблудшим душам Московии.

Подготовка к будущему представлению была в разгаре, когда в Москву вернулась с богомолья великая княгиня Мария Ярославна. Конечно, ей нашептали о том, как ведет себя невестка. Когда открылась дверь и в комнату вошла мать великого князя, боярышни дружно ойкнули. Розарио прекратил играть, прикидывая, не пора ли удирать. Все поклонились старшей великой княгине, а та, не обращая внимания на невестку, подошла к Прасковье Беклемишевой, отвела руки, старательно прикрывавшие полуобнаженную грудь, и строго поинтересовалась:

— Ты никак в баню собралась? Тогда почему слуга здесь?

Обвела взглядом присевших с перепуга Анну, Феодосию и свиту Софии. Царевна решила, что пора вмешиваться:

— Мы готовим праздник, для чего разучиваем песни и танцы, как это делают в Риме.

Свекровь приподняла бровь (София поняла, от кого у Ивана Васильевича эта привычка):

— Здесь не Рим, а Москва. И здесь не будут ходить вот так! — Рука великой княгини рванула вырез платья на Феодосии, от чего ткань треснула. Боярышня, ойкнув, прикрылась руками.

Последовал приказ Розарио:

— Пошел вон!

Музыкант исчез, словно его и не было.

— Но… — София не знала, что скажет, но была возмущена. Сколько же Москва будет сидеть в этой дикости?!

— Всем по домам. Не переодеваясь, — с ехидцей добавила Мария Ярославна. Боярышни взмолились о пощаде, ведь появиться дома в этих нарядах значило опозориться навек. Одно дело рядом с государыней и в ее покоях, совсем иное — на улице и перед родней. — Ладно, наденьте свое. Вас еще порка ждет. А вас, — она повернулась к свите Софии, приехавшей из Рима, — чтоб больше в таком сраме не видела. Увижу — назавтра вместе с мужьями обратно отправитесь.

София снова попыталась напомнить: