София Палеолог

Но шли час за часом, а родить легко и молча не удавалось. София теряла силы, чувствуя, что умрет вместе с ребенком.

Одна из девок вопреки запрету все же сообщила великой княгине. Мария Ярославна прибежала, отдала нужные распоряжения и через час в жарко натопленной мыльне на свет появилась девочка. Она была такой маленькой и слабенькой, что сумела лишь открыть глазки, на крик сил не осталось. Позови София на помощь сразу, все могло случиться иначе. А, может, и нет, слишком рано девочка попросилась на свет.

Мария Ярославна обнадежила:

— Бог даст, выживет, хотя слабенькая очень. Крестить успели бы, худо, ежели некрещеная в мир иной отойдет.

Крестить успели, назвав Еленой, но и только. Крошечный гробик и первое материнское горе. София ничего почувствовать не успела, лежала едва живая, почти ничего не понимая, не слышала, не чувствовала.

Уж после, когда плакала горькими обидными слезами в опочивальне, пришла великая княгиня, присела, погладила по волосам, пожалела:

— И-и… милая… Сколько их, детушек, рождается да умирает? К этой дочери ты и привыкнуть не успела, на руках не подержала, а у меня старшенький четырех лет умер, Симеон и двух не прожил, а дочка больше — десяти лет была, когда умерла от горячки. Вот когда тяжело — когда твое дитя, выстраданное и сил полное, недужит, а ты помочь не можешь. Вы молодые, сильные, будут еще детки, будут…

Мария Ярославна была права, у Ивана и Софии родилось еще много детей. А тогда София рыдала не только из-за умершей крошечной дочери, но куда больше, что это снова дочь, а не сын.

По Москве снова ползло: деспина сыновей рожать не способна. Что с нее возьмешь — римская жидкая кровь. О том, что царевна византийская, не вспоминали.

Одно хорошо: дочери царевны вместе с их матерью не были опасны никому. Даже Иван Молодой, уверовав, что брата-соперника не будет, смотрел с усмешкой, но не так зло и ревниво.

Ивану Васильевичу тоже не пришло в голову утешать: мало ли деток умирает, едва родившись?

А вот старый врач Софии Феодосий Христопуло решился на трудный разговор с великим князем. Понимал, что может головы лишиться, но он был стар, а княгиня еще молода, и если ценой собственной жизни Феодосий мог спасти ее жизнь, он был готов это сделать.

Иван Васильевич разговору удивился. Да и кто бы не удивился, услышав такое:

— Государь, царевна уже третьего ребенка рожает за три года. А ведь она еще не привыкла к здешней погоде, ей трудно. Если еще также часто дети будут, то она погибнет. И детей осиротит.

Глаза Ивана Васильевича прищурились, в них появился именно тот блеск, который не сулил ничего хорошего.

— Это княгиня тебя просила со мной поговорить?

Врач замахал руками:

— Что вы, государь! Если царевна узнает, она меня сама убьет. Нет, это я из своего опыта говорю. Надо немного подождать… потерпеть…

— Сколько ждать?

— Год… два…

Говорил старый грек и гадал: сразу его великий князь убьет или сначала в тюрьме подержит. Но тот пробурчал:

— Что ж мне, в опочивальню не ходить?

Христопуло набрался храбрости и пообещал:

— Зато после сыновья пойдут.

— Почему ты уверен?

И снова грек сказал то, в чем уверен быть не мог, но он спасал жизнь своей госпожи, своей любимицы, ведь лечил их семью еще в Морее, знал все их секреты, а царевна, уезжая из Рима, не бросила старика пропадать.

— Так всегда бывает.

— Ладно… иди…

Не сразу послушал грека Иван Васильевич, заглянул в опочивальню жены, да и остался. Не прошло из четырех месяцев, как случилась трагедия — у государыни начались страшные боли и рези, а потом и выкидыш.

На сей раз Иван Васильевич пришел проведать Софию, повздыхал рядом, а потом сообщил:

— Потерпеть нам с тобой надо. Ты отдохнуть должна, иначе и детки не выживут, и сама помереть можешь. Потерпеть.

София и сама понимала, что так, но как терпеть, если муж горячо любимый, а плоть с очередной беременностью не справляется? На странные слова Ивана только кивнула, закусывая губу, чтоб не расплакаться. А когда он ушел, поревела вволю.

Тяжелой была ее женская доля, не до правления Московией, не до умных книг, прочитанных в Риме, не до мудрых речей, услышанных от учителей, ей бы сына родить… Это стало смыслом существования, пока нет сыновей, остальное не важно.

Она великая княгиня, но если и появляется где, то стоит за спиной мужа, свекрови и пасынка. В покоях все богато — на полах шемаханские ковры, из-за которых шагов не слышно, теперь уже зеркала венецианские, злата и серебра достаточно, много драгоценностей в больших ларцах, слуг множество, наряды любые, от яств столы ломятся… Но все это словно дано на время, словно она ни на что прав не имеет. Пока сына не родила — не имеет.

София чувствовала, что начинает тихо ненавидеть свою жизнь и свекровь. С пасынком отношения не сложились с первого дня. Жизнь в Москве оказалась совсем не такой, какой виделась из Рима…

Княжич Василий

Жизнь в Москве действительно была иной.