София Палеолог

После выволочки свалилась с головной болью, и сборы организовали без нее. Получалось плохо — княгиня и здесь оказалась ненужной.

Пока София приходила в себя, лежа в темной опочивальне с прохладной повязкой на голове, обоз собрали. Ее удивили возы с теплой одеждой и множеством разной утвари, вплоть до кухонной. Сомнений добавил повар Афиноген, жаловавшийся, что никак не может оставить в Москве свои чугунки и поварешки, мол, как будет готовить для любимой княгини ее любимые блюда, а Плещеев не дает больше одной подводы. Махнула рукой:

— Грузи плотней. Сам же видишь, что ни подвод, ни лошадей нет.

Афиноген хотел спросить, почему вообще уезжают и куда, но, глянув в лицо государыни, не решился.

За сто лет до того великую княгиню Евдокию Дмитриевну, жену великого князя Дмитрия Донского, москвичи из города с детьми не выпустили, чтобы защищал князь Москву вместе со своей семьей. Не позволили уехать с шестью детьми, даже когда ворог под стенами стоял, княгиня с княжичами должны были разделить судьбы других матерей и детей.

А в 1480 году москвичи с удивлением, но не противясь, наблюдали, как из городских ворот выезжает обоз Римлянки, как по-прежнему называли Софию Фоминичну Палеолог в Москве. Княгиня покидала город не только со своими четырьмя детьми, но и со всем своим двором, хотя ни врага у стен Москвы, никакой угрозы пока не было. Князь уехал в Коломну, готовый двинуться туда, куда пойдет Ахмат-хан. Иван Молодой стоял с войском в Серпухове тоже в ожидании. В Москве остались великая княгиня Мария Ярославна, митрополит Геронтий и удельный князь Верейский.

Кибитка за кибиткой с закрытыми от дорожной пыли дверьми, подвода за подводой длинного обоза еще покидали город, а горожане и смотреть перестали. Уехала Римлянка — и ладно, пусть себе.

После девяти лет жизни в Москве София так и не стала своей.

Она могла креститься и молиться перед образами, могла позвать хоть всех итальянцев сразу, оставив в Риме одного папу Сикста, могла родить сколько угодно сыновей и потратить всю свою казну на сирых и убогих, построить сколько угодно соборов и выгнать хоть десяток ордынских баскаков, но русской от этого не стала.

Бабушка Ивана Васильевича София Витовтовна крестилась в православие после униатства, была женщиной резкой, вмешивалась в дела мужа и даже спровоцировала войну между двоюродными братьями, накликав на собственного сына Василия беду — ослепление.

Мария Ярославна тоже не сидела сиднем в тереме, и она вмешивалась в дела сначала мужа, потом сыновей, не всегда удачно и справедливо, не всегда помогая.

София же подчинилась обстоятельствам, она занималась только детьми, перестав даже давать мужу советы, редко появлялась на людях, жила тихо и замкнуто, а если что-то и делала, то только с согласия великого князя. И все же своей для Москвы, для Руси не стала.

Ей еще предстояло понять почему.

Предстояло осознать, как защитить себя и детей.

Но это было еще впереди, а пока не очень дальняя дорога, тревога и полная неизвестность…

Это для москвичей великая княгиня Римлянка удирала со своими домочадцами и слугами, для нее самой отъезд был ссылкой.

Чем больше думала, тем крепче утверждалась в этом мнении. Ахмат еще где-то в степи, дойдет ли до Москвы, пойдет ли на нее вообще — неясно. Конечно, не по грибы собрался, не ради прогулки Орду свою к Оке ведет, но все же. Угроза Ахматова не завтрашняя, ворога под стенами еще месяцы ждать, даже если дойдет, а княгиня удирает.

Все, кто это видел, смотрели косо. Не станешь же кричать, высунувшись в окно кареты, что поступает так по приказу великого князя?

Но для самой Софии страшно другое: куда едет! Димитров вовсе не защита от ордынцев, ежели Москву осадят, так полсотни верст пусть и по плохой, но все же дороге им не расстояние. Туда легко доберутся, а защиты в Димитрове и вовсе нет, разве что от соседей-бояр. Почему туда?

К чему зимняя одежда сложена? Это означало только то, что князь решил ее в Димитрове и на зиму оставить. А это ссылка. В монастырь упечь не может, четверо детей все-таки, так он всех вместе пусть недалеко от Москвы, но усылает.

И снова текли беззвучные слезы отчаяния. Вот чем обернулась резкая речь на совете! Войско против Ахмата выступило, а саму бунтовщицу из Москвы выгнали.

Все внутри сопротивлялось этой мысли. Может, не ссылка, может, действительно из-за опасности отправил семью прочь из Москвы Иван Васильевич? Вспомнила слова «пока в Димитров», значит, не насовсем? Андрей Михайлович Плещеев, которому обоз поручен, только руками развел:

— Остальное мне неведомо, государыня. Сказано обоз собрать да в Димитров привести.

— Почему зимнего столько, лето же?

И снова он пожимал плечами:

— Готовь сани летом…

От Москвы до Димитрова недалече, верховому быстрым скоком так и вовсе полдня.

Обоз тащился медленно, очень медленно, вызывая недоумение в попадавшихся по пути селениях. Было тех немного, Московия, как и вся Русь, лесами покрыта, летом мало кто ездит, стараются зимой по замерзшим рекам. Но на сей раз выбора не было, тряслись на ухабах, переваливаясь из одной ямы в другую.