София. В поисках мудрости и любви

– Гора Мория, Сион, Харам аш-Шариф, у этой горы много названий! Ты удивлен повстречать меня здесь, на этом святом месте? Как видишь, сюда могут возноситься не только Джебраил и пророки.

Разумеется, Евгений был потрясен! Ему не доводилось бывать на Храмовой горе, поэтому он не узнавал окружавших его строений, кроме, разве что, того изумительного купола, мимо которого он пролетел. Такой купол он мог видеть на старинных фотографиях или, быть может, на открытках с видами Иерусалима.

– Говорят, именно отсюда началось сотворение мира, – вспомнил он, поглядев в синее-пресинее небо.

– Ты, наверное, имеешь в виду Купол Скалы, Ас-Сахра? – Лючия медленно приподняла руку, указав на тот самый золотистый купол за деревьями. – Скажем так, это было удобное место…

Она уклончиво хмыкнула, то ли разыгрывая его, то ли подразумевая некий иной смысл этих слов. К сожалению, Евгений не был специалистом по истории Храмовой горы и легендам, связанным с ней, но он понимал, что падшего ангела с этим местом, должно быть, что-то связывало еще до низвержения его на землю. Вероятнее всего, сакральное пространство вокруг, наполненное священными образами, именами, подземными гротами, ступнями, дорожками, входами и выходами было отображением недоступного осязанию духовного измерения, в котором у этих видимых объектов появлялись дополнительные значения. Значения, которые оказывали воздействие на сознание и могли влиять на события в потоках времени, на ход самой истории.

– Ты вспоминаешь о Нем? – спросил Евгений загрустившего Люцифера. – Ты всегда вспоминаешь здесь о Нем…

– Раньше одна мысль об этом вызывала у меня безудержный смех, сводила с ума. Но сейчас, ты знаешь, сейчас мне все равно, – сказала она безразлично.

– Ты ведь любила Его когда-то, и Он любил тебя.

– Пытаешься причинить мне боль? – обиженно поджав губы, отвела глаза Лючия. – Или ты действительно ничего не понимаешь?

– Возможно, я чего-то не понимаю, но мне кажется, Он бы мог тебя простить, Бог всемогущ и милостив, Он может простить даже падшего ангела. Разве нет?

– О, да! Он милостив! Он всех прощает! Любые грехи насильников, убийц, прелюбодеев, но сумеет ли Бог простить Самого Себя? Ты прав. Он любил меня когда-то, как никого на свете, когда задумывал все эти Свои творенья! Он использовал меня, когда я была Ему нужна. А потом? Знаешь, что было потом? Он меня бросил – и ради кого? Ради человека, ради этих никчемных, мелочных и скудоумных существ, именующих себя людьми.

Евгений растерялся от столь неожиданных откровений. Он и сам не представлял, чем можно было искупить грех преднамеренного убийства, изнасилования невинной девочки. Ему просто не хватало воображения, чтобы понять, чем можно искупить подобные преступления, а ведь люди были способны совершать куда более страшные деяния! Он отказывался признавать так называемые «законы», по которым даже серийные убийцы, загубившие сотни душ, спокойно отбывали наказание, как будто, отбыв его, и вины за ними по решению суда уже не оставалось.

Еще сложнее ему было представить искупление грехов падшего ангела. Как знать, возможно, есть преступления, которые невозможно искупить никаким наказанием… Но его размышления прервала Лючия, которая вновь заглянула ему прямо в глаза.

– Тебе не понять, Эжьен, что чувствуют сыны Израэля там, у Стены плача!

Она кивнула в сторону галереи за спиной Евгения, с обратной стороны которой располагалась Стена плача, и продолжила:

– Он нарек их Своим избранным народом! Обещал им вечное Царство! Что с того? Он их бросил, Эжьен! Он их тоже бросил. Понимаешь? На этой горе не построить Храм, который всех примирит, где всем будет воздаваться по справедливости, ибо справедливости для всех не существует! Когда голодных и страждущих кормят ароматным пловом, в чем вина того агнца, из которого приготовлен плов? Любое действие – грех, бездействие – грех! Мысли – грех, отсутствие мысли – тоже грех! Жизнь и смерть – грех! Что ни сделай, о чем ни подумай – все грех! Муки неразделенной любви – то единственное, что дает Бог в конечном счете.

– А Сатана, значит, тебя не использует? Он что – любит тебя?

– Это совсем другое, – она стала обходить Евгения кругами. – Конечно, он использует меня! Он использует всех! Но он учит тому, что только безграничная любовь к самому себе имеет значение. Ибо только любовь к себе никогда тебя не предаст.

– Мне так не кажется.

В ответ Лючия звонко расхохоталась и закружилась, держась за края ситцевого платьица. Ему вспомнилось, как она кружилась с ним в каком-то позабытом сновидении, когда они стояли вместе в ночи на крыше готического собора и почему-то плакали, как дети. Может, это был такой трюк, к которому она прибегала, чтобы вызвать доверие, а может, она, действительно, была способна к сочувствию, только не могла с собой ничего поделать, не знала, как остановить свою разрушительную изуверскую месть.

– Эжьен, мы же одни на этой горе! Ты видишь здесь Бога? Нет! Но ты видишь здесь меня. И так было всегда! Всегда, когда люди стремились к Богу, сначала они приходили ко мне, а не к Богу. Знаешь почему?