София - венецианская заложница

— Ты можешь удивиться, — сказал Хусаин, — но многие сделки заключаются именно в банях. Вы, венецианцы, всегда жалуетесь, что мы, турки, закрытое сообщество, и вы правы, потому что мы не раскрываем вам наших торговых секретов. Возможно, если бы вы чаще мылись в общественных банях, наши дела уже не были бы для вас секретами.

Он повел меня по оживленной улице, которая была в Стамбуле чем-то наподобие Большого Канала в Венеции и к тому же представляла прекрасный портрет местной культуры. Я видел навесы над самими дорогими магазинами кофе, обставленными по последней моде, и множество мечетей на площадях, окруженных посадками деревьев.

Камни, которыми была вымощена дорога, были аккуратно вычищены целой армией дворников. Когда я сравнил эту чистоту с кучами грязи в каждом углу в Венеции, мне сразу же представился запущенный сад, за которым не ухаживали годами. Мы пробирались сквозь толпу и я удивлялся, как много иностранцев попадалось мне по пути. Это были люди со всех концов света. И если сейчас ты видел человека из Турции, то в следующее мгновение его сменял выходец из Египта.

Фасады дворцов как бы успокаивали и уравновешивали оживление на дороге. Эти византийские дворцы в большинстве своем были построены до мусульманского завоевания, и чужестранцу было очень трудно определить, принадлежали они богачам или беднякам. Бедняки, скорее всего, жили на задворках, рядом с узкой темной аллеей. В этом парадоксальном мире уединение, когда тебе удавалось его достичь, всегда выставлялось напоказ.

Никогда не существовало в мире города, в котором торговля была настолько развита, как в Стамбуле. Под каждой свободной аркой скрывался какой-нибудь магазинчик, и на полпути к бульвару мы прошли мимо Большого базара. Здесь, за его восемью железными воротами и под его арками с миниатюрными куполами, можно было купить все, что угодно, начиная с турецкого гороха и заканчивая золотыми самородками.

Из наставлений моего дяди Джакопо я знал, что ислам запрещает преследование выгоды. Но даже это не могло остановить торговлю в этом мегаполисе. Для того чтобы сократить риск потерь при сделке, заключалось двойное соглашение. Первым был заем. Вторым, с другой стороны, — обмен любого изделия, которое имело ценность: дом, лошадь, даже обувь могли служить предметом обмена. Товар вначале продавали человеку, который был заинтересован в займе, и затем сразу же возвращали кредитору за обговоренный заранее процент.

Большой базар, в чьих закоулках наблюдались подобные метаморфозы, казался мне лучшим местом для нашего дела. Но нет. Мы прошли мимо него.

Наконец мы пришли на площадь, тесную от мечетей и деревьев и с севера огражденную высокой стеной. Стена была настолько высока, что ничего нельзя было разглядеть за ней. По одетым в красную униформу янычарам я заключил, что за этой стеной скрывается часть султанских владений. Великий султан был достаточно разнообразен в своих привычках и заполнил все свои дворцы, разбросанные по всей Османской империи, своими младшими женами, наложницами и их детьми.

Однако султанские гаремы не были притягательны для Хусаина. Он был больше заинтересован мечетями с правой стороны площади. Было как раз время дневной молитвы, и звон раздавался со всех минаретов многочисленных мечетей.

— Эта мечеть построена архитектором Синаном, — рассказывал мне Хусаин, — для великого султана Баязида II два или три поколения назад.

Но у меня сейчас не возникало ни малейшего интереса к историческим местам, и меня ужасно раздражало убеждение моего друга, что я непременно должен присоединиться к его восхищению.

— У нас нет времени, — настаивал я.

— Время для Аллаха — не потерянное время, — ответил он кротко. — Кроме того, с кем же нам заключать сделку, если все в этой стране сейчас повернулись к Мекке?

— В моих ушах звучат колокола Венеции, — упрямо возразил я и отошел в сторону, так как хаос на площади мало чем мог помочь переполоху в моей душе.

Вдоль стены, я заметил, так же продолжали стоять янычары и охранники, освобожденные от молитвы. Солнце еще не начало заходить, и пространство перед мечетью было окрашено бледным мартовским светом.

Стаи голубей, однако, находили этот разреженный свет подходящим для своих заигрываний. По каким-то своим птичьим законам они разделились на пары, хотя брачный период еще и не наступил. Мужские особи, обычно более темной раскраски, ворковали и низко кланялись только перед определенной, выбранной ими голубкой. Это ухаживание сопровождалось сильными ударами хвостом по камням мостовой, и мне даже было их жалко, хотя и интересно, смогут ли они после этого снова летать.