Софиология

Текст статьи, посвященной софиологии смерти, начинается рассуждениями о человеке. Для философа человек был тварно-нетварной Софией, сотворенным божеством. Бог дал ему жизнь, но не смерть. Смерти Бог не сотворил, а только ее допустил, ибо смерть вошла в мир через посредство греха, который нарушил устойчивость человеческого существования и как будто отделил с ним тварное от того, что нетварное. Такова сущность смерти. Она не является безусловной, и она не всесильна. Характеризуя смерть, С.Н. Булгаков заметил, что «она лишь надрывает, надламывает дерево жизни, но она не непреодолима, ибо уже побеждена воскресением Христовым»[221].

Человечество воскресает во Христе и со Христом, однако, чтобы это было возможно, оно раньше в нем и с ним умирает. Поэтому человеческая смерть является одновременно Христовой смертью и к полноте этой смерти мы должны приобщиться, как и Он приобщился к нашей смерти, воплотившись и вочеловечившись[222].

С.Н. Булгаков ставит вопросы, на которые ответит в дальнейшей части работы. Что означает эта смерть Богочеловека? Что означает сама смертность? Как может умереть Богочеловек, в котором сам Бог соединился с человеком? Как происходит разделение тварного и нетварного начала, человека и Бога? Или иначе: как Божественная София может отделиться от Софии тварной? Образ смерти, пишет С.Н. Булгаков, как такое разделение, остается таким же в случае и человека, и Богочеловека: человек умирает по образу Богочеловека, а Богочеловек по образу человека. Как это понимать?[223] Отвечая, С.Н. Булгаков ссылается на христианское богословие. Он говорит, что смерть

Христа входит «в общую силу кенозиса Божества, как вольное Его самоуничижение и самоумаление. Бог в Богочеловеке как бы оставляет Божественную Свою полноту, как бы перестает быть Богом, но в то же время сохраняет во всей силе Свое Божество»[224]. Бог, всегда оставаясь Богом, не суживает свое Божество, но как будто снимает его часть. Эта антиномия кенозиса, Бог и не-Бог, является для С.Н. Булгакова тайной самооткровения Бога. Ибо Бог есть абсолютное существо, имеющее в себе жизнь, но одновременно Он есть творец, нераздельно связанный с творением и его относительной и ограниченной жизнью[225]. Эта антиномия полностью проникает во все отношения Бога к миру, говорит философ. Она выражается в боговоплощении и находит конечное осуществление в Божественной смерти, которая соединяется с полнотой Божественной жизни. Далее С.Н. Булгаков заявляет, что «откровение Богочеловека для нас является неизбежно и откровением Его смерти в нас, и нам надо постигнуть всю безмерность Его жертвенной любви к нам в Его соумирании с нами. Но это возможно лишь чрез наше со-умирание с Ним»[226].

Смерть имеет свою противоположность, продолжает С.Н. Булгаков, это бессмертие. Оно предшествует смерти и предполагает ее, является ее условием. Если Бог не сотворил смерти, то это значит, что в человеке «.по сотворении заложена по крайней мере возможность бессмертия»[227] и отсутствует необходимость смерти. Эта возможность переходит в неизбежность смерти в результате первородного греха. Однако не для Единого Безгрешного, ибо Он свободен от греха, как первородного, так и личных своих грехов[228]. Смерть принимает Он жертвенно силою свободы затем, чтобы спасти от смерти нас, заканчивает свои рассуждения С.Н. Булгаков. Однако сразу еще добавляет, что эта свобода не может быть насилием по отношению к творению, она должна быть онтологически обоснована в творении. Иначе говоря, в боговоплощении и в богочеловечестве должно быть выделено место смерти.

Заметим, С.Н. Булгаков подчеркивает, что боговоплощение – это соединение двух сторон, двух природ: Божеской и человеческой. Первая – это Божественная София, «единство жизни и самооткровения трех ипостасей»[229]. Эта Божеская природа вся принадлежит Св. Троице в ее вневременном премирном небесном существовании. Бог воплощается во Второй ипостаси, однако это не означает, что он одновременно удаляется от единства и полноты Божественной Софии. Тайна Боговоплощения заложена в его антиномии. «Одна и та же Божественная София принадлежит Св. Троице в „небесах“ и она же есть Божество Сына в Богочеловеке на „земле“»[230]. В небесном мире София является полнотой Божественной жизни, получает характеристики Славы и Премудрости. Одновременно София – антиномически – унижается в кенозисе Сына Божиего, который сошел с небес в мир, в самоумалении Христовом. Ибо Христос, который вочеловечился, унизил, уменьшил свое божество, соединяя две природы. Этот кенозис Божественной Софии во Христе путем самоумаления Божеской природы составляет основу Боговоплощения как соединения двух природ: «.не человеческая природа равняется до божеской, изначально до нее возвышаясь, но божеская умаляется до человеческой, хотя и оставаясь сама собою»[231].