Софрон Иванович

На следующий день, купив большую нью-йоркскую газету, я нашел в ее хронике заметку о прибытии парохода «Урания». В заметке сообщалось об общем количестве привезенного груза, о цене его по страховым полисам, о числе пассажиров, большинство которых привлечено, разумеется, великим праздником промышленности, на который Америка не в первый уже раз созывает все человечество. Среди международного состава прибывших с «Уранией» леди и джентльменов репортеры газеты могут отметить на этот раз одного английского пэра, двух депутатов парламента, сына одного итальянского политического деятеля, банкира, мистера Смита, хорошо известного Нью-Йорку… Кроме этой аристократии, родовой и денежной, обращают на себя внимание мистер Генри Бус с женой. Как известно, старый генерал Бус, автор знаменитой книги, переносит свою деятельность на материк Нового Света, где им открыто несколько факторий. Представители нью-йоркского отдела Армии встретили с шумным торжеством одного из своих видных начальников. Но, быть может, самым замечательным пассажиром «Урании» на этот раз следует считать мистера Tcherevanoff'a, русского джентльмена и гениального изобретателя, который привез в дар величайшей стране Нового Света одно из последних своих изобретений, долженствующее, по его словам, совершить переворот не только в технике, но и в области международных и даже социальных отношений. Мистер Tcherevanoff отказался сообщить нашему сотруднику основную идею изобретения, представляющую, по его словам, комбинацию разнородных факторов из самых разнообразных сфер, которую он предложит вниманию всего человечества на великой выставке в Чикаго… Наш сотрудник может лишь засвидетельствовать, что он редко испытывал впечатление, хоть отдаленно приближающееся к тому обаянию, какое производит фигура и манеры знаменитого русского изобретателя… Мистер Череванов переступил уже пределы зрелого возраста, и его голова бела, как снега его великой родины. Но лицо юношески свежо, а глаза горят молодым вдохновением.

«Мистер Tcherevanoff прибыл в Америку в сопровождении своей дочери, молодой леди, всюду сопровождающей своего знаменитого отца…» – так кончалась заметка, которой Новый Свет приветствовал нашего соотечественника в день его прибытия…

X

Семьдесят поездов приходило ежедневно к великому городу Чикаго. Семьдесят поездов мчалось по извилистой и запутанной, точно паутина, железной сети на берегу Онтарио к огромному вокзалу, где каждый поезд выкидывал новую массу пассажиров, проходивших через вокзал и тотчас вливавшихся в огромный человеческий океан, грохотавший на улицах выставочного города…

Было что-то подавляющее в размерах этого необыкновенного человеческого сборища. По улицам, окаймленным десяти– и двенадцатиэтажными домами, один за другим мчались поезда электрических трамваев, которые при каждой остановке брались положительно с бою. Люди тесно сбивались в проходах, стояли на площадках, висели на боковых ступеньках. Кондуктора с трудом, но без ропота, пробивались через эту густую массу, стуча механическими счетчиками… А в стороне, на высокой насыпи, с грохотом мчались железнодорожные вагоны, также набитые битком, и каждый поезд выкидывал у выставочной ограды новые толпы людей, которые присоединялись к прежним, а за ними мчались новые и новые струи этого неисчислимого потока…

Первые дни я чувствовал себя подавленным и как бы уничтоженным. Однажды мне пришлось бросить письмо в почтовый ящик около выставки. Подойдя к ящику, я увидел, что он совершенно переполнен. Письма грудой лежали на земле у столба, на тротуаре, под стенами домов. Я остановился в нерешительности: что значит моя записочка в этой поражающей груде, и кому дело до того, что в нее я вложил кусочек своей души… И неужели она не затеряется в этом бумажном потоке, кинутом на улицу, и кто-то подымет ее и озаботится узнать, кому она назначена и куда ее следует направить?.. И близкие мне люди все-таки прочтут набросанные мною строки и узнают, что я еще жив среди этого грохочущего людского водопада… Порой мне казалось, что это не может кончиться добром и что в городе Чикаго на берегу Онтарио должна произойти небывалая, грандиозная катастрофа: весь этот океан людей придет в чисто стихийное движение, отдельные струи потеряют свои русла, поезда с грохотом устремятся на поезда, и повторится новое вавилонское столпотворение…

Но через некоторое время это ощущение начало проходить. На четвертый день моего пребывания в Чикаго я ехал в электрическом поезде по направлению от центра города к выставке. Была середина дня, когда собственно выставочное движение несколько стихало, но поезда шли так же часто, заполненные пассажирами. Рядом со мной на скамеечке сидела маленькая девочка, лет пяти. Она была одета в светленькое, довольно бедное платье и держала в руках букетик…

На каждой остановке публика выходила, садились новые пассажиры, и поезд мчался далее, а девочка все сидела на своем месте, с букетиком цветов, и для меня стало очевидно, что с нею никого из взрослых не было.