Согдиана

Наемники добрались до лагеря перед закатом солнца. А ночью, когда войско, кроме дозорных, отдыхало, мятежники напали на все семь городов, занятых сыном бога Аммона. Поддержанные местными жителями изнутри, повстанцы стали избивать спящих македонцев. Узрушан отогнали, но с тех пор ни одной ночи не проходило спокойно. Горцы то собирались на холмах и обстреливали войско Александра из луков, то подползали к угасающим кострам и резали задремавших пехотинцев, то перехватывали разведчиков и гонцов.

На правой стороне Яксарта, напротив Газы и Киресхаты, скапливались всадники в необыкновенно высоких шапках из войлока.

— Это тоже узрушаны? — спросил Александр у вызванных к нему трех старых туземцев.

— Нет, — ответил один. — То саки-тиграхауда.

— Яксарты, — добавил второй.

— Сарты, — отозвался третий.

— Значит там три народа?

— Один. Он только по-разному называется. И все из-за своих шапок. «Тиграхауда» — это «стрела-шапка». "Яксарт" — "один головастый". «Сарт» просто «головастый».

— На каком языке говорят?

— По-нашему говорят.

— Скифы, одним словом, — усмехнулся Александр. — Зачем же они собираются?

Старики промолчали. Путь на север, в Шаш, был отрезан.

Через три дня Газа подверглась стремительному нападению, но совсем с другой стороны, из степей, лежащих на западе.

Неизвестные всадники убили несколько воинов, бродивших за городом, и угнали четыреста македонских коней. Их следы уводили в знойную, безводную пустыню, и гетайры, высланные в погоню, повернули обратно.

— А эти какого племени? — спросил Александр старых туземцев.

— Саки тиай-тара-дайра, — сказал один старик.

— Апасаки, — добавил второй.

— Речные люди, — отозвался третий.

— На каком языке они изъясняются?

— На нашем.

— Скифы, короче говоря.

Александр опять усмехнулся. Путь на запад был отрезан. И это как будто радовало царя.

На следующий день азиаты нагрянули с востока. Они с криком окружили Киресхату и забросали тростниковые крыши домов горящими стрелами. Вспыхнул пожар. Отбив стадо быков, наездники исчезли в песках и болотах.

— Какое племя приходило сегодня? — снова обратился Александр к старикам, показав им четырехугольную черную шапочку, расшитую цветами миндаля.

— Фергана! — ответили старики в один голос.

— На каком языке говорят?

— По-нашему говорят!

— Скифы! — Александр покачал головой. Путь на восток был отрезан. Кажется, все скифы, сколько ни есть, поднимаются против меня. Их кто-то подстрекает. Не брат ли мой Спитамен?

И Александр не ошибся. Наутро из Мараканды прискакал гонец. Он был весь оборван, избит и окровавлен.

— Горе, Искендер. — Посланец ввалился в шатер царя и от волнения забыл преклонить колени. — Спантамано поднял мятеж и осадил Мараканду. Восстала вся Согдиана.

Известие о мятеже Спантамано пробило толстую скорлупу, которой обросло сердце македонского царя. Сила, накопившаяся за дни бездействия, бурно вырвалась наружу. Бледный, но быстрый и готовый на все, предстал Александр на холме перед войском, собравшимся, как все понимали, для последнего важного разговора. Сегодня должна была решиться судьба десятков тысяч людей. И каждый твердил про себя: "Хватит! Домой! Пусть только безумец попытается принудить нас к продолжению похода…" Воины задорно перекликались и стучали копьями о щиты, показывая, что им никто не страшен и они сумеют за себя постоять.

— Тихо! — Заревел Фердикка. — Слушайте Александра!..

Гам прекратился; безмолвие нарушали только монотонный шум реки да фыркание стреноженных коней, пасущихся на лугу с бурой иссохшей травой.

— Братья! — произнес Александр громко и проникновенно. Воины растерянно переглянулись. Царь давно не называл их братьями. — Настало время открыто сказать обо всем, что томит сердца, не так ли?

Он говорил мягко, спокойно, размеренно. Его прямота (они ожидали уверток) и ласковый голос (они ожидали угроз) смутили присутствующих. Люди, настроенные миг назад свирепо и непримиримо, разинули рты, словно зачарованные.

— Мы прошли вместе немало дорог, видели немало бед, — продолжал царь. — Лишения, которые выпали на долю каждого, сроднили нас навсегда. И любой вправе громко и откровенно изложить здесь то, что он думает. Клянусь Дикой, богиней правды, я ничего не утаю на дне сердца. И вас, братья, прошу выступить на этом холме также прямо, честно и смело. Обещаете, македонцы, эллины и фракийцы, говорить только истину?

— Да! — закричали воины хором.

— Хорошо. Так слушайте. Многие македонцы, эллины и фракийцы не любят царя. Не так ли? Так. Почему же? Пусть любой, не страшась наказания, выйдет сюда и на глазах у всех ответит на мой вопрос. Клянусь Фемидой, охранительницей клятв, — ни один волос не упадет с головы этого человека по моей воле!

Никто не шевелился. Если бы Александр начал с упреков, они вызвали бы в людях раздражение. А раздражение делает и робкого храбрым. И они не знали, как им теперь поступить. Руки, незадолго до того дерзко стучавшие пиками о щиты, так ослабли от волнения, что едва держали эти пики.

Но вот к возвышению протолкался пращник. Дракил, отиравшийся недалеко от холма, узнал Феагена.