Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны

Незадолго до этого Ллойд Джордж встречался с Ратенау в Лондоне и его великую идею — восстановление России силами объединенных капиталистических стран — воспринял как свою собственную. Он легко воспринимал чужие идеи, хотя столь же легко и отступался от них. В характере Ллойд Джорджа было что-то от ртути, от скользкого угря, не слишком внушающее к себе доверие. Но он в то время был одним из самых могущественных людей в мире, и если Ратенау действительно покорил его своей идеей — не последует ли вслед за этим вскоре еще нечто, как например переговоры и примирение с Западом? В таком случае Россия естественно больше не представляла интереса для Германии, и можно было снова отбросить неприятную связь с большевиками.

Весной 1922 года казалось, что политика, над которой работали такие люди, как начальник рейхсвера Зеект и начальник Восточного отдела в Министерстве иностранных дел, Аго фон Мальцан, в Берлине, а в Москве Радек и министр иностранных дел Чичерин, немного зачахла. Когда русские по пути в Геную в начале апреля сделали остановку в Берлине, они привезли с собой проект германо-российского договора — в некотором роде дополнительный мирный договор. Но немцы сдержанно восприняли эту информацию — они хотели сначала посмотреть, что может принести Генуэзская конференция. Договор остался не подписанным.

Генуэзская конференция была торжественно открыта 10 апреля 1922 года, в понедельник пасхальной недели. Это было самое грандиозное европейское собрание со времен Берлинского конгресса 1878 года: все европейские страны послали на него своих министров иностранных дел, почти все — глав правительств. Журналисты, съехавшиеся со всего мира, говорили о наконец-то начинающейся настоящей мирной конференции и проводили сравнения с великими вселенскими соборами христианской церкви. Налет сенсации с самого начала был на всем: вдруг все снова были под одной крышей, в том числе и злые немцы, и зловещие большевики. Поразительным образом у них не было ни рогов, ни копыт, внешне они вели себя совсем как вежливые, нормальные политики. Вернется ли наконец-то мир и нормальная жизнь обратно? Наступила ли теперь и в европейской политике весна — как в мягком ландшафте итальянской Ривьеры?

Генуя пробудила надежды, каких не пробуждала до того никакая конференция двадцатого века. Но было также и всеобщее опасение провала этого беспрецедентного по масштабам мероприятия: её невозможно было бы повторить — и в действительности до 1971 года ни разу более не проводилась подобная общеевропейская конференция. Если она расстроится, то в воздухе запахнет катастрофой.

Конференция была слабо подготовлена. Ллойд Джордж любил импровизацию, и ему должно было поспособствовать то, что он был единственным, кто точно знал, чего он хочет от Генуэзской конференции, а именно объединения всех капиталистических промышленно развитых стран Европы с целью восстановления России. В этих рамках следовало смягчить вопрос о репарациях, который в то время отравлял европейский воздух, незаметно свести вместе Германию и Францию, а Россию исподволь вернуть и вписать в капиталистическую экономическую систему. Остальные государства знали только лишь, чего они не хотят: Россия — как раз этого объединения мирового капитала для экономической колонизации России; Германия — возобновления довоенного альянса России с Западом; Франция — выторговывания каких-либо уступок от её репарационных требований к Германии.

Если Ллойд Джордж хотел провести свой великий план через все эти препятствия, то он должен был играть весьма сложную партию. С Францией, которая вообще неохотно согласилась на проведение конференции, с самого начала он оказался в открытом противостоянии: Франция вовсе не хотела успеха конференции. Она чувствовала себя обманутой в Версале в вопросе о границах по Рейну и хотела использовать репарации, чтобы впоследствии достичь этой военной цели.

По этой причине при проведении конференции под руководством Ллойд Джорджа Францию сначала следовало оставить в стороне и изолировать, и лишь в самом конце, когда все другие будут едины, можно было отважиться на фронтальное наступление на французские позиции.

Германия тоже могла подождать, полагал Ллойд Джордж. Чего хотел добиться Ллойд Джордж, изначально было же собственной идеей Ратенау, и Германия выиграла бы от этого больше всех — ослабления гнёта репараций, допуска обратно в западный клуб государств. Её не требовалось особенно и уговаривать; возможно, было даже и неплохо, для начала заставить Германию немного понервничать, дать ей почувствовать, насколько это неприятно — подпирать стенку на балу, когда тебя никто не приглашает на танец. И тем легче ухватится она потом за свою роль, когда в конце концов ей снова предложат значительную партнерскую роль.