Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны

Этот ход мыслей подходил руководству германской империи как ключик к замочку, даже если тайные намерения Хельфанда были иными, и в действительности вскоре он стал важнейшим доверенным лицом германского правительства в его русской политике революционизирования; через него в течение многих лет текла основная часть денег, которые Германия закачивала в Россию для подрывных целей. Только вот что: Хельфанд был генералом без армии, у него не было своей партии в России, и будет ли заметный толк от его подпольной работы, всегда оставалось под сомнением. Когда он в мае 1915 года хотел склонить Ленина на свою сторону (вот поистине фантастическая сцена: толстый, благоухающий бриллиантином Хельфанд из отеля «Baur au Lac» неожиданно появляется в бедном цюрихском эмигрантском трактире и находит дорогу к деревянному столику, где Ленин в поношенной одежде со своей женой и своей подругой скромно ужинают), то тогда Ленин его просто вышвырнул: Хельфанд — немецкий агент, с которым он не желает иметь никаких дел.

В действительности Хельфанд никогда не был просто немецким агентом. Как правильно сказал его биограф Винфрид Б. Шарлау, «он работал не для, а он работал вместе с кайзеровским правительством». Но Ленин в 1915 году еще не был готов, чтобы работать вместе с кайзеровским правительством; он ненавидел его не меньше, чем царское правительство.

Для Ленина война не была войной между народами, а была она войной между империалистическими угнетателями народов — грабителями и ворами, между которыми было нечего выбирать. Линия раздела мира в его глазах была не вертикальной, а горизонтальной, не «вот здесь Германия и Австрия, а там Россия, Франция, Англия». Картина была такой: на одной стороне повсюду империалистические правительства, которые вели совершенно незанимательную борьбу за доли в прибылях, а на другой стороне подавляемые и эксплуатируемые народы и народные массы, которые в этой борьбе своих господ, до которой им нет дела, вынуждены истекать кровью.

Для «социал-патриотов» и «социал-шовинистов», которые солидаризировались с эксплуататорскими, губящими народы правительствами — совершенно все равно, сотрудничали ли они со своими собственными правительствами, как немецкие социал-демократы и русские меньшевики, или, как Хельфанд, с вражескими — у Ленина было лишь глубокое презрение; но он не объединялся и с пацифистскими левыми оппозициями, которые повсюду агитировали за возможно более скорый мир: мир под властью империалистов его не интересовал. Напротив! Чем дольше, кровавее и невыносимее становилась война, тем больше она среди миллионов, вынужденных её расхлебывать, создавала условий для назревания мыслей, что их истинный враг — это их собственное правительство, тем больше должно было им становиться ясным, что они должны повернуть оружие, если они хотят мира. Вот чего хотел Ленин, вот чего он ожидал. Превращение войны против внешнего врага в войну гражданскую, мировая война как средство родовспоможения для мировой революции — таково было видение Ленина. Все иное его не интересовало.

Но что, если мировая революция и мировая гражданская война не разразятся повсюду одновременно, если — что все-таки можно было представить — например русская революция уже произойдет и будет успешной, в то время как враги России еще продолжат сражаться, поскольку их пролетарии-солдаты еще не пробудились?

На это Ленин в своей работе 1915 года «Одиннадцать тезисов» ответил так: «Мы будем всем воюющим сторонам предлагать мир на условиях освобождения колоний и всех зависимых, подавленных и бесправных наций». А если они откажутся? «Тогда мы должны будем подготовиться и вести революционную войну… освободить все подавленные ныне великороссами народы, все колонии и зависимые страны Азии (Индия, Китай, Персия и т. д.) разбудить и прежде всего социалистический пролетариат Европы… побудить к восстанию».

Немцы прочли эти мысли и нашли их совсем недурными. Побудить к восстанию социалистический пролетариат Европы — да, теперь во Франции или в Италии это может быть весьма полезным; в Германии этого разумеется следует избежать. Но остальное — да это же превосходно! «Освободить все подавленные ныне великороссами народы» — как раз это хотели получить от русского революционного правительства, естественно для того, чтобы затем из русской зависимости перевести их в зависимость от Германии; но об этом они уже будут сами заботиться. Разбудить колонии — великолепно! Это касалось Англии.