Согласна умереть

Готовцев понял, что она перепугана, что она приняла его за квартирного вора или грабителя, который не остановится и перед убийством маленькой собачки. Он вернулся в комнату, содрал с головы полотенце и отправился на балкон за Зизи. Собачка пришла в восторг. Она приняла его за избавителя. Она минут десять бегала вокруг него, залив брызгами восторга весь пол, оставив следы на креслах и диване (она не находила себе места от радости), – так, в общем, радовалась, что Готовцев едва и сам не поверил, что оказал собаке огромной важности услугу.

А в четверг животворная сила солнечного света (погода была сухой и ясной) подвигла Маргариту Заплатину на лирическую стезю – она почтила своим вниманием Готовцева, коснувшись к тому же не своих, а чужих, в данном случае Готовцева, проблем, что уже само по себе (интерес к чужим проблемам) является, безусловно, лирическим отступлением Маргариты от суровых реалий её личного существования. Правда, потяжелевшая пластика форм её разморённого полуденным солнцем тела и лениво-равнодушный взгляд моргающе жмурящихся глаз не особенно-то способствовали ярким проявлениям откровенности.

– А вот ты пишешь стихи… Хм! Что это тебе даёт? – на третьей или четвёртой минуте разговора задала вопрос Маргарита. – Ведь не деньги же?

– Нет, не деньги.

– А что?

– Ну, что-то даёт. Иначе не марал бы бумагу.

– Я этого не понимаю. Я не очень-то это понимаю. Вот, например… Ну, например, прочитай, скажу, стишок…

– Прочитать? – Готовцев заиграл мышцами лица, чтобы как-то переключиться на поэтическую волну. – Какой же прочитать? Если вот этот…

– Ты в самом деле, что ли, стихи читать собрался? – удивлённо воззрилась на него Маргарита.

– Да, – в свою очередь удивился Готовцев.

– Ты чего? Я говорю: попрошу прочитать – ты прочитаешь. Я скажу: «Очень мило». И – всё. И – забыла. Навсегда.

Готовцев пожал плечами.

– Забыла и забыла. Что ж.

– Ты привык к свисту ветра в кармане, я скажу. А ведь это плохая привычка. Согласен?