На одной из передних скамеек сидел человек.
Йона остановил Роки, вытащил оружие и спрятал его у бедра.
Птица билась о стекло. Похоже, галка зацепилась за шнур и бьется, пытаясь вылететь в окно.
Дверь в ризницу приоткрыта. На стене проступали неясные контуры креста, очерченного кругом.
Йона осторожно приблизился к фигуре, съежившейся впереди, и увидел, как морщинистая рука хватается за спинку передней скамьи.
Птица снова забилась о стекло. Сгорбленная фигура медленно повернула голову на звук.
Перед Йоной была старая китаянка.
Йона прошел мимо, опустил оружие и искоса взглянул на женщину. Она уставилась в пол с непроницаемым лицом.
Возле средневековой купели сидела Мария, словно ребенок подле матери. Широкое деревянное платье тяжелыми складками спускалось к ее ногам.
Посреди запрестольного складня висел на кресте Христос — на фоне золотого неба, точно как описывал Роки под гипнозом.
Именно здесь он впервые увидел «грязного проповедника», и тогда в церкви было полно священников.
И вот Роки вернулся.
Роки встал в черном дверном проеме под кафедрой органа.
Трубы органа возвышались над ним, словно перья.
Он стоял тихий, растерянный. Словно изгой, он не смел поднять глаз на алтарь, а смотрел на свои большие руки.
Китаянка поднялась и исчезла.
Йона постучал в дверь ризницы, мягко толкнул ее и заглянул в темноту. Казула висела, готовая к службе, но помещение казалось пустым.
Йона отошел в сторону и заглянул в щель возле петли. Увидел каменную стену во вмятинах, похожую на заколыхавшуюся ткань.
Он открыл дверь пошире и вошел, пряча пистолет. Быстро окинул взглядом облачения. Высоко вверху бледный дневной свет пробивался сквозь глубокую оконную нишу.
Йона шагнул к туалету, открыл дверь, но никого не обнаружил. На полочке над раковиной лежали наручные часы.
Йона поднял пистолет и распахнул дверь в гардероб. Казулы, альбы и столы висели бок о бок, разобранные по цветам, соответствующим церковному году и событиям жизни. Йона резким движением отвел облачения в сторону и заглянул в шкаф.
Что-то белело в углу. Стопка журналов о спортивных машинах.
Йона вернулся к скамьям, прошел мимо Роки, приблизился к мужчине, курившему у дверей, и спросил о священнике.
— Это я, — улыбнулся мужчина и ткнул сигарету в кофейный стаканчик у своих ног.
— Я имел в виду другого священника, — пояснил Йона.
— Здесь только я.
Йона уже успел разглядеть его руки — чистые, без следов от инъекций.
— Когда вы стали священником? — спросил он.
— Меня назначили викарием в Катринехольме, и четыре года назад я стал пастором здесь, — приветливо ответил мужчина.
— Кто служил здесь до вас?
— Рикард Магнуссон… а до него — Эрлинд Лудин и Петер Леер Якобсон, Микаэль Фриис и… не помню.
Мужчина, видимо, чем-то порезался — на ладони приклеен грязный пластырь.
— Я задам странный, может быть, вопрос, — сказал Йона. — По каким случаям в церкви собирается много священников… и они сидят на скамьях, как прихожане?
— Во время рукоположения, но тогда мы говорим о кафедральном соборе, — услужливо ответил священник и поднял стаканчик.
— А здесь? — настаивал Йона. — Неужели в здешней церкви никогда не собиралось много священников?
— Такое возможно на панихиде при погребении священника… но кого пригласить, решает семья… каких-то особых правил для священников не существует.
— Здесь бывали панихиды по священникам?
Мужчина взглянул на надгробия, на узкие дорожки и ухоженные кусты и тихо ответил:
— Я знаю, что здесь погребен Петер Леер Якобсон.
Они вошли в притвор. Тонкие руки молодого пастора покрылись гусиной кожей от холода, идущего от каменных стен.
— Когда он умер? — спросил Йона.
— Задолго до того, как я приехал сюда. Может, лет пятнадцать назад. Не знаю.
— Есть ли список тех, кто присутствовал на его погребении?
Мужчина покачал головой, подумал.
— Списка нет, но его сестра наверняка знает всех, она по-прежнему живет в доме вдового священника… Якобсон был вдовцом и содержал ее…
Йона вернулся в полумрак церкви. Роки стоял и курил в среднем проходе, прямо под средневековым триумфальным крестом. На кроваво-красном кресте висел Христос. Все его истощенное тело было в мелких ранах, как у заядлого героинщика.
— Что означает
— Почему ты спрашиваешь?
— Ты сказал это под гипнозом.
— Это значит «Его кости покоятся с миром», — хрипло сказал Роки.
— Ты описал мертвого священника. Поэтому он и был подкрашен.
Они быстро прошли под сводом к выходу. Йона думал о том, почему Роки описал церемонию похорон с открытым гробом. Скончавшегося священника подгримировали и одели в белое облачение, но не он был «грязным проповедником». Роки увидел его в первый раз только во время панихиды.
Глава 117
Булыжная дорожка, выложенная под воротами чугунного литья со словом «Фридхем», вела к дому вдового священника, где старшей сестре Петера Леера Якобсона, Эллинор, разрешили жить после смерти хозяина. Вместе с женщиной помоложе из Шёлдинге она содержала кафе и скромную экспозицию, которая рассказывала о том, как в разное время жили в этих местах священники и их семьи.