Соглядатай

— Пятьдесят один, пятьдесят, сорок девять…

Из фиолетовой темноты взмыла вверх огромная подводная скала, серо-черная, словно пепел.

Роки поднял голову и попытался сфокусировать взгляд, но видны были только белки его глаз. Рот открылся, веки снова сомкнулись. Волосы колыхались над головой, пузырьки вырывались из ноздрей.

— Одиннадцать, десять, девять… Ты расскажешь то, что на самом деле помнишь о Ребекке Ханссон, когда я произнесу…

Погружаясь в воду, Эрик одновременно наблюдал за Роки, сидящем на стуле в комнате. Ниточка слюны повисла у того изо рта; на нем была белая сорочка, вытертая на швах в подмышках.

— Три, два, один… Теперь ты откроешь глаза и увидишь Ребекку Ханссон, как ты видел ее в последний раз…

Роки стоял перед ним на вершине подводной скалы, одежда развевалась от мягкого морского течения, волосы колыхались над головой, как медлительные языки пламени. Роки открыл рот; большие пузыри выплыли оттуда и побежали вверх перед его лицом.

— Расскажи, что ты видишь, — спокойно попросил Эрик.

— Я вижу ее… Я стою в саду на задах дома… Через балконную дверь я вижу, что она сидит на диване и смотрит телевизор. Спицы шевелятся, голубое вязание подрагивает от этих движений у ее бедер… Она говорила, что не хочет видеть меня, но думаю, она раздвинет-таки ноги.

— Что происходит?

— Я стучу в стеклянную дверь, она снимает очки и впускает меня… говорит, что ей пора спать, потому что завтра будний день… но что мне можно переночевать, коли захочу…

Эрик не перебивал — просто ждал следующего сегмента воспоминаний, чтобы картины соединились друг с другом.

— Я сажусь на диван и легонько трогаю цепочку у нее на шее… Старый рисунок из «Хюсмудерн» лежит на полу… Ребекка откладывает вязание на стол, и я кладу руку ей между ляжек, но она отодвигается, говорит, что не хочет… но я медленно тащу ночную рубашку верх…

Роки тяжело дышал.

— Она сопротивляется, но я знаю, она ждет этого, я читаю это в ее глазах, она хочет прямо сейчас… я целую ее и сую руку ей между ног…

Он улыбнулся сам себе, сидя на стуле, но тут же посерьезнел.

— Она говорит: пойдем в спальню, и я кладу палец ей в рот, она сосет его и… Перед…

Роки оборвал сам себя и уставился в пустоту широко открытыми глазами.

— Кто-то есть перед домом! Я видел лицо. Кто-то был в окне.

— Перед домом? — уточнил Эрик.

— Это лицо, я подхожу к стеклянным дверям, но ничего не вижу… темно, комната освещена, отражается в стекле… и тогда я вижу, что кто-то стоит позади меня… я резко оборачиваюсь, готовый ударить, но это Ребекка… она пугается и гонит меня прочь из дома… и я иду в прихожую, забираю деньги из ее сумочки и…

Он замолчал, тяжело дыша, и энергия в комнате изменилась, понемногу возникло гнетущее ощущение опасности.

— Роки, я хочу, чтобы ты задержался у Ребекки, — сказал Эрик. — Тот же вечер, ты у нее дома и…

— Я ушел в «Зону», — вяло перебил Роки.

— Хочешь сказать — в тот же вечер, позже?

— На фиг мне стриптизки на большой сцене, — прошептал Роки, — на фиг мне толкачи. Я хочу…

— Ты возвращаешься к Ребекке?

— Нет, мы сидим в туалете для инвалидов, чтобы нас оставили в покое.

— О ком ты?

— О моей девушке… которую я люблю. Тина, она… Она отсасывает мне без кондома, ей все равно, потому что она торопится, она вся липкая от пота.

Эрик спросил себя, не нужно ли поднять пациента из гипноза, — он чувствовал, что Роки слишком быстро движется сквозь свои воспоминания, и не знал, сможет ли и дальше удерживать его на нужном уровне.

— Тина кашляет над раковиной и смотрит на меня в зеркало испуганными глазами… Я знаю, ей очень хреново, но…

— Тина — твой сообщник? — Эрик взглянул в беззащитное лицо Роки.

— Они, черт бы их побрал, должны мне сто тысяч, я получу деньги на следующей неделе, — пробормотал Роки. — Но сейчас я могу позволить себе только… эту сраную ваксу для ботинок, ее надо растворить в кислоте, чтобы ширнуться.

Роки беспокойно задергал головой, с трудом дыша.

— Здесь тебе ничто не угрожает. — Эрик постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. — Ты в полной безопасности, расскажи обо всем, что произошло.

Роки снова обмяк, но лицо было в испарине и в глубоких морщинах.

— Я еще сижу, позволяю ей взять ложку… кайф ушел, но мне обалдеть как хорошо, меня начинает клонить в сон, и я вижу, как она готовит руку к уколу… адаптер крутится, сворачивается штопором, наверное, она не сможет раскрутить его потом… я слишком далеко, чтобы помочь ей, я слышу, как она просит помочь, чуть не плачет…

Роки тихо заскулил, и атмосфера стянулась в черную иглу.

— Что происходит теперь? — спросил Эрик.

— Дверь открывается. Какой-то говнюк взломал замок… Я закрываю глаза, мне надо отдохнуть, но замечаю, что это проповедник — он нашел меня…

— Откуда ты это знаешь?

— Я чувствую это по грязной вони застарелого героина. Это абстиненция, у нее минеральный запах, как у рыбьих потрохов…

Роки снова замотал головой; дыхание слишком участилось, и Эрик подумал, что должен вывести Роки из гипноза, — но не вывел.

— Что происходит? — прошептал он.