Соглядатай

Матиас принялся заново вспоминать свои остановки и перемещения, начиная со своего отправления от табачной лавки-гаража. В тот момент было одиннадцать десять или одиннадцать с четвертью. Так как дорога до дома Ледюков почти не заняла времени, его приезд к вдове можно было обозначить как одиннадцать часов пятнадцать минут ровно. Эта первая остановка явно заняла меньше четверти часа, хотя из-за болтовни женщины Матиасу показалось, что это никогда не закончится. Потом остановки были редкими и очень краткими – две-три минуты в общей сложности. Двухкилометровый пробег – на большой скорости и без малейших отклонений от курса – по шоссе между городом и поворотом занимал никак не более пяти минут. Пять и три – восемь; и пятнадцать – двадцать три… Таким образом, начиная с отправления с площади и до того самого места, где коммивояжер повстречал мадам Марек, прошло менее двадцати пяти минут. Следовательно, это давало максимум одиннадцать сорок или даже одиннадцать сорок пять. Однако эта встреча с деревенской старухой в действительности произошла примерно часом позже.

Чтобы уменьшить эту разницу насколько возможно, Матиас стал двигаться к той же самой временной точке в обратном направлении, отталкиваясь от того момента, когда он посмотрел на часы, – семь минут второго – в кафе на Черных Скалах. Он сидел там уже минут десять – может быть, четверть часа. На вторую сделку (у больных супругов) потребовалось самое большее десять минут, а на первую (которая включала в себя долгую беседу с мадам Марек) – около пятнадцати. Эта часть пути, проделанная не спеша, в итоге могла фигурировать в виде еще десяти минут. К сожалению, все эти цифры выглядели несколько завышенными. Тем не менее в сумме они едва превышали три четверти часа. Так что встреча со старухой должна была состояться по крайней мере в двадцать минут первого или, скорее, в двадцать пять минут первого.

Количество аномального, лишнего, подозрительного, необъяснимого времени достигало сорока – если не пятидесяти – минут. Оно с лихвой покрывало одно за другим оба расстояния: дорогу туда и обратно до фермы – включая небольшой ремонт велосипеда перед закрытой дверью – и путь туда и обратно до края обрыва, включая… Матиасу оставалось только еще немного поторопиться.

Он ускорил шаг. Затем, перейдя через шоссе, он пошел по начинавшейся от противоположной стороны дорожке, которая вначале была довольно широкой, но затем, сужаясь, стала просто утоптанной тропинкой – где по обеим сторонам то там, то здесь мелькали участки разбитой колеи, едва просвечивающей между кустами вереска и карликового утесника. Поля скрылись из виду. Последняя полуразрушенная стена из сухого камня отмечала там начало проселочной дороги. Теперь со всех сторон простиралась череда волнистых холмов, покрытых низкорослой рыжеватой растительностью, среди которой лишь изредка выделялся какой-нибудь серый камень, терновый куст или какое-то более далекое, расплывчатое очертание, которое – на первый взгляд – было не так просто опознать.

Дорога шла под уклон. Матиас заметил впереди на уровне своего взгляда темную линию, которая отделяла однообразно неподвижное серое небо от другой – столь же плоской и отвесной – серой поверхности: моря.

Тропинка заканчивалась в срединной части гребня холма в форме лошадиной подковы, откуда открывался вид на море, и между двумя ветвями этого гребня располагалась узкая, подходившая к самому краю обрыва вытянутая ложбина, размеры которой не превышали двадцати метров на десять. Взгляд коммивояжера был привлечен какой-то светлой точкой; сделав несколько шагов, он приблизился и нагнулся, чтобы взять предмет в руки: это был всего лишь камешек цилиндрической формы, гладкий и белый, невероятно похожий на окурок сигареты.

В тридцати шагах оттуда плоское дно впадины, где голые холмистые луга уступали место более буйным травам, завершалось – без всякого перехода – отвесным скалистым обрывом высотой метров в пятнадцать, подножие которого исчезало в бурлящей воде. Почти вертикальная поверхность сменялась шероховатой стенкой, из которой местами торчали острые уступы, террасы, зубчатые гребни. У самого подножия, среди мощных глыб, из пены выступали несколько остроконечных утесов, конические вершины которых торчали к небу, – о них яростно ударялся прибой, а затем, откатываясь назад, волна обрушивалась на них с другой стороны, взметая водяные фонтаны, которые иногда взлетали выше самого обрыва.