Согнутая петля

– Старый друг, – сказал Марри, похлопывая по ней. – Итак, господа! «Свитые» отпечатки лучше, чем плоские; но я не принес валик, потому что хотел воспроизвести те самые условия. Мне нужны отпечатки пальцев только левой руки – здесь для сравнения имеется только ее отпечаток. Вот тут у меня носовой платок, смоченный бензолом, он нужен для того, чтобы смыть остатки пота. Воспользуйтесь – им. Потом…

Все было сделано.

У Пейджа душа ушла в пятки, он сам не мог сказать почему. Но все пребывали в каком-то неестественном возбуждении. Фарнли зачем-то настоял на том, чтобы перед снятием отпечатков пальцев закатать рукав, словно у него собирались брать кровь. Пейдж с удовольствием отметил, что оба адвоката разинули рты. Даже истец проворно воспользовался носовым платком, прежде чем наклониться над столом. Но самое большое впечатление на Пейджа произвела уверенность обоих участников спора. В голове у Пейджа мелькнула бредовая мысль: «А что, если у обоих окажутся одинаковые отпечатки пальцев?»

Он вспомнил, что шансы на это были один к шестидесяти четырем тысячам миллионов. Все равно никто не дрогнул и не закричал перед началом испытания. Никто…

У Марри была плохая авторучка. Она царапала, когда он писал имена, маркируя внизу каждую белую (неполированную) карточку. Затем он аккуратно высушил их, пока участники спора вытирали пальцы бензолом.

– Ну? – спросил Фарнли.

– Будьте настолько любезны, дайте мне четверть часа для работы. Простите меня за медлительность, но я не хуже вас понимаю важность этого дела.

Барроуз прищурился:

– Но не можете ли вы… не скажете ли вы нам?…

– Мой дорогой сэр, – прервал его Марри, нервы которого явно были напряжены до предела, – вы считаете, что одного беглого взгляда на эти отпечатки достаточно, чтобы их сравнить? Особенно с отпечатками пальцев мальчика, сделанными потускневшими чернилами двадцать пять лет назад? Их придется сравнивать по нескольким параметрам. Это можно сделать, но четверть часа, уверяю вас, – весьма скромное требование! Удвойте это время, и вы будете ближе к истине. Ну как, я могу приступить?

Истец тихо хихикнул.

– Я этого ожидал, – сказал он. – Но я предупреждаю вас, что это неразумно. Я чувствую запах крови. Вы будете убиты. Нет, я не сержусь, вы, как и двадцать пять лет назад, наслаждаетесь ситуацией и собственной важностью.

– Не вижу здесь ничего смешного.

– А здесь и нет ничего смешного. Вы сидите в освещенной комнате, окна которой выходят в темный, густой сад, где ветер дьявольски шелестит листьями деревьев. Будьте осторожны!

– Что ж, – ответил Марри со слабой улыбкой, скрывавшейся в его усах и бороде, – в таком случае я буду особенно осторожен. Самые нервные из вас могут понаблюдать за мной из окна. А теперь простите.

Они вышли в коридор, и он закрыл за ними дверь. Все шестеро остановились и оглядели друг друга. В длинном пустом коридоре уже был включен свет; Ноулз стоял у двери столовой, расположенной в новом крыле. Молли Фарнли, покрасневшая и напряженная, старалась говорить хладнокровно.

– Вы не думаете, что нам стоит слегка перекусить? – предложила она. – Я приказала приготовить холодный ужин. В конце концов, что нам мешает вести обычный образ жизни?

– Спасибо, – с облегчением произнес Уэлкин, – я бы с удовольствием съел сандвич.

– Спасибо, – отказался Барроуз, – я не голоден.

– Спасибо, – присоединился к хору истец. – Приму я предложение или откажусь, это будет истолковано одинаково плохо. Я, пожалуй, выйду на воздух и выкурю длинную крепкую черную сигару; а кроме того, надо ведь убедиться, что с Марри ничего не случилось!

Фарнли промолчал. Как раз за его спиной в коридоре была дверь, выходящая в ту часть сада, вид на которую открывался из окон библиотеки. Он долгим и пристальным взглядом окинул своих гостей, затем открыл стеклянную дверь и тоже вышел в сад.

Таким образом, Пейдж, в конце концов, оказался в одиночестве. Единственным человеком, который находился в поле его зрения, был Уэлкин: он, стоя в тускло освещенной столовой, очень спокойно поглощал сандвичи с рыбным паштетом. Пейдж взглянул на часы: двадцать минут десятого. Немного поколебавшись, он последовал за Фарнли в приятную прохладу сада.

Эта часть сада была отгорожена от мира с одной стороны новым крылом дома, а с другой – высокой тисовой изгородью и представляла собой овал примерно в восемьдесят футов длиной и сорок футов шириной. С узкой стороны овала из окон библиотеки сквозь тисовые деревья пробивался слабый, неровный свет. В столовой, расположенной в новом крыле, тоже были стеклянные двери в сад, а над ними находился балкон и окна спальни.