Согрей меня

Стас поморщился, как от болезненного толчка в почки. Ещё свежи были в памяти методы его уже бывшей жены. После их безобразной ссоры Настя попросила своего любовника оставить на её руках синяки, а после попёрлась к Поклонскому делиться подробностями насилия в семье. Трясла перед Димой тонкими ручками с почерневшими следами пальцев на запястьях, просила помощи, прикидываясь жертвой мужниной тирании.

Она хотела его посадить и всё продумала, и если бы не Поклонский с его быстро работающими мозгами, у Насти бы всё получилось.

Давать подобные карты в руки этому ушлёпку, оставляя на нём реальные синяки и ссадины, Стас не хотел. Он знал эту породу: по любому свисту бегут в полицию и снимают побои.

Хватит, учёный. По гроб жизни хватит.

– Не смей к ней приближаться, – петушился Андрей. – Она всё ещё любит моего брата. У вас всё равно ничего не получится!

– Отойди, – рявкнул Стас и, взмахнув рукой, словно жирного шершня отгонял, попытался закрыть окно.

Нужно заканчивать этот фарс, пока весь здравый смысл не вылетел в трубу. Стас и так ценой неимоверных усилий сохранял спокойствие. Хотя бы внешнее.

– Ты выйди, поговори со мной, – не унимался Андрей, положив пальцы на стекло, словно это могло уберечь его кости от перелома, реши Стас уехать. – Не мужик, что ли? Только и можешь, что чужих баб на улице тискать?

– Она вдова, – напомнил скорее самому себе Стас. – Какая она к чёрту «чужая женщина»?

Андрей захлопнул рот, сжал губы в тонкую нитку, пытаясь запихнуть обратно уже вылетевшие слова. Стасу его реакция не понравилась, но он не смог бы себе ответить, что именно его смутило.

У Мары на самом деле кто-то есть? Или что это значит? Почему Андрей замолк?

– Да-да, вдова. Конечно же, вдова, – пробормотал Андрей и, удивив Стаса, убрал руку.

Скорым шагом, не оборачиваясь, ушёл к машине. Секунда и он исчез в салоне, завёл мотор и погнал тачку в ночь.

«Нет, он не только придурок, ещё и идиот».

Глава 11

Ночь выдалась муторной. Мара ворочалась на кровати, вставала, чтобы попить воды, делала себе чай, да так ни одного глотка не сделала. К утру напиток остыл, поверхность покрылась плёнкой, похожей на пятно от разлитого на асфальте бензина. Спать не хотелось – или не моглось. Мара, как скрюченная болезнью старушка, бродила по дому, касаясь тёплых стен, вдыхала запах дерева и штукатурки. Вслушиваясь в знакомый до боли скрип половиц, считала шаги, улыбалась.

Сама не знала чему, но стоило коснуться пальцами губ, провести по нижней языком, и вспоминался поцелуй. Он случился внезапно, разбередил всю душу до основания, превратил Мару в озабоченную дурочку. Дурочку, которой всего лишь и хочется, что глупо улыбаться.

«Надо было купить ему торт и вернуться, всё-таки День рождения».

«Но он же не просил остаться, он сам ушёл!»

«Надо было остановить, надо было броситься за ним».

«Не надо было, чепуха, забудь!»

Мара вела с самой собой бесконечные диалоги, убеждала и уговаривала, мирилась с принятыми решениями и ругала себя за них же. А ещё стыдилась, но, господи, каким чудесным был тот поцелуй…

С большой фотографии, висящей на стене спальни, на Мару смотрел улыбающийся Серёжа. Такой красивый, родной… каждая чёрточка была выжжена на подкорке, оставив шрамы на сердце. Молодой и полный жизни, он так внезапно погиб, оставшись навсегда в памяти радостным и счастливым.

В то лето он слишком много работал, развивал ещё шаткий бизнес, о котором мечтал с института. Часто ездил в командировки, но Мара всегда его ждала. Знала, что обязательно к ней вернётся. Даже если бы у него ничего не вышло, Мара всё равно его любила. Не умела иначе.

Ждала и в то утро, но ей позвонил Андрей и, задыхаясь, сообщил о смерти Серёжи.

Потом было опознание, которого Мара почти не помнила. Словно мозг защитился от негатива, выстроил барьеры, оградив Марьяну от горьких воспоминаний. Всё, что осталось от её Серёжи – искорёженное в аварии тело, обручальное кольцо и ладанка.

В очередной раз, пройдя мимо портрета, Мара остановилась, посмотрела в глаза мужа и погладила рамку.

– Ты же не будешь на меня злиться, если я попробую? – спросила, едва шевеля губами, но Серёжа не мог ей ответить.

Диалоги с портретом мужа стали привычным делом. Больше семи лет назад, когда они только начали встречаться, Мара часто разговаривала с его фотографиями и не видела ничего в этом запретного. После смерти Сергея Марьяна продолжила традицию, не стыдясь этого. Впрочем, если бы кто-то узнал о её привычке, наверняка отправил бы к психоаналитику, но Мара никому не рассказывала. Зачем? Прослыть сумасшедшей она не мечтала.

Давно поняла: чем меньше о твоих странностях знают близкие, тем спокойнее им живётся. Лучше пусть думают, что она сильная и справилась, чем жалеют. Мара привыкла быть весёлой, радостной, к ней всегда тянулись люди, мечтая греться в лучах струящегося из неё счастья. Ей нравилось поддерживать других, дарить им улыбки. А то, что в душе у неё темно и одиноко, никого не касалось.