Согрешить с негодяем

— Трудно выразиться точнее. Страшно подумать. Быть прикованным к единственной постели. Подохнуть можно от скуки.

— Вы безнадежны, — вздохнула Кьяра. — Неужели не о чем больше думать, кроме как об удовлетворении своей похоти?

— Конечно. Я ведь распутный, распущенный сибарит, и горжусь этим.

Она какое-то время разглядывала его, а потом спросила:

— Почему?

— Разве у всего есть своя причина, леди Шеффилд?

— Мне всегда так казалось.

— Вероятно, вы слишком много думаете. А вы научитесь просто чувствовать. — Резким движением он убрал завиток волос с ее щеки. — Вы когда-нибудь распускали волосы, чтобы насладиться тем, как они стекают по шее и падают на плечи?

Кьяра онемела.

Он сверкнул насмешливой улыбкой.

— Что касается меня, то я люблю, когда дорогой бренди огнем жжет мне язык. Когда звучный аромат какой-нибудь экзотической парфюмерии ласкает мне ноздри. А еще я люблю чувственные прикосновения к моей коже тончайшей ткани, или легкого, как шепот, дыхания, или бархатистой женской плоти.

Кьяра густо покраснела.

— Я думаю, нам пора домой, сэр.

Внутренний голос посоветовал ему остановиться, но Лукас пренебрег им. Он знал, к чему ведет.

— Вы увидите, какое удовольствие можно получить, если время от времени ходить вообще без корсета.

Кьяра отшатнулась, словно обжегшись.

— Спокойнее, спокойнее, милая. — Ухмылка стала еще шире. — Я ведь не угрожаю вам. А то люди могут бог весть что подумать.

По глазам было видно, как она разозлилась, но все-таки продолжала держать себя в руках.

— Тогда, пожалуйста, держите при себе ваши непристойные замечания, лорд Хэдли.

— Существует огромная разница между непристойными замечаниями и легкой насмешкой, леди Шеффилд. Объяснить, в чем она заключается?

Кьяра покачала головой.

Лукас предложил ей руку. Зачем нужно было портить впечатление от вечера? — удивился он себе. Все шло так гладко. Однако один ее вопрос, и он почувствовал себя задетым за живое.

До недавнего времени Лукас не задумывался над тем, как живет. Живет как живется. Кутить в обществе бездельников типа Фарнема, Грили и Инголлза было весело. Было весело состязаться с ними в разного рода непотребствах.

Каждый за себя.

И что в этом плохого?

— Хэдли!

У подножия лестницы Лукас обратил внимание на группку гостей.

— В следующую среду мы устраиваем прием в честь дня рождения Эштона. Пообещайте, что придете. — Виконтесса Эштон была известна благодаря элегантной роскоши своих вечеров. Попасть туда было делом чрезвычайно трудным. После короткого колебания она добавила: — Вы тоже, леди Шеффилд.

Изумившись, Кьяра не нашлась что ответить.

— Мы с удовольствием придем, — ответил Лукас.

— Прекрасно. Я рассчитываю на вас. — С нескрываемым интересом виконтесса оглядела их, а потом вернулась к своим друзьям.

— Когда это вы успели стать таким уважаемым господином? — пробормотал один из джентльменов, стоявших возле гардероба, когда Лукас проходил мимо. — В следующий раз мы услышим, что вы, оказывается, ходите в церковь по воскресеньям.

— Боже правый, представьте себе Хэдли, шествующего по центральному проходу церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер, — съязвил другой, имея в виду самое модное место в Лондоне для устройства светских свадеб.

Не обращая внимания на их смешки, Лукас махнул лакею, чтобы тот подал Кьяре накидку, и повел ее к выстроившимся в ряд каретам.

Кьяра перевела дыхание и не сказала ни слова, пока они шли до угла.

Лукас тоже хранил молчание. Если она разозлилась, то пусть идет к черту, мысленно вознегодовал он. Как она смеет подвергать сомнению или критиковать его образ жизни? У дамочки не должно быть никаких претензий по поводу сегодняшнего вечера. Это он все организовал. Она должна по крайней мере поблагодарить его, а не ставить ему в пример его друзей.

Распахнув дверцу экипажа, Лукас подсадил ее внутрь. В замкнутом пространстве сдержанное недовольство Кьяры стало более явным. Лакированные стенки кареты все теснее надвигались на него с каждым оборотом колес.

Как он ненавидел это ощущение несвободы, словно его связали по рукам и ногам!

— Если вы что-то задумали, сэр, я предпочту, чтобы вы высказались, а не таили это в себе, — произнесла Кьяра.

Не желая сознаваться в собственной слабости, Лукас, чтобы не выдавать внутренней борьбы, решил пойти в наступление. В конце концов, напомнил он себе, с его репутацией повесы и развратника все только и ждут он него, чтобы он потакал своим слабостям.

Значит, так тому и быть.

— Неужели? — ехидно улыбнулся он. — Я в этом сомневаюсь.

Кьяра поморщилась, что только подстегнуло его.

— Опять же решайте за себя. — Он подобрал ноги, и их бедра соприкоснулись. — Я ведь предупреждал вас, что из-за моих порочных привычек меня частенько посещают… неприличные мысли. Мне продолжать?

— Безнравственный человек!

— Разве я совершил что-то безнравственное?

Кьяра изумленно на него посмотрела.

— Но подождите немного — и увидите, на что я способен.

Кьяра попыталась отодвинуться, но он вцепился в складки ее подола.

— Отпустите меня, сэр, — прошептала она.

Он хмыкнул.