Согретые солнцем

– Валя, моя ты кумушка и надежда, как ты? – спросила она, когда услышала знакомый голос в трубке.

– Любочка, я так рада тебя слышать! – обрадовалась кума. – Как ты? Уже лучше?

– Да, все нормально. Валя, у меня к тебе будет огромная просьба.

– Да, конечно! Говори!

– Завтра с самого утра привези, пожалуйста, сюда все мои документы и деньги, – сказала она быстро, словно боясь, что связь прервется. – Где все лежит, я сейчас тебе расскажу.

– Хорошо, сделаю! – пообещала Валя.

– И еще одна просьба: приведи ко мне нотариуса, я оплачу его услуги, – сказала Любовь Валентиновна.

Она объяснила Вале, где найти в доме необходимые бумаги, и отключила телефон. На душе немного полегчало.

«Лишь бы дожить до утра, – подумала она и закрыла глаза. – Я не имею права уйти до того, как дети меня простят».

Они зашли в палату все трое – ее дочери, такие близкие и родные, как никогда. Любовь Валентиновна поздоровалась и попросила их присесть.

– Садитесь на кровать, не бойтесь, хуже, чем есть, вы мне не сделаете, – улыбнулась она.

Мать задержала взгляд на каждой из дочерей. Геля. Она первой увидела свет, и это лидерство осталось в ней на всю жизнь. Она знала себе цену, ее утонченная красота бросалась в глаза, и посторонние не могли оторвать взгляд от ее привлекательного лица. Казалось, что природа одарила ее всем, чем могла, но забыла добавить тепла в ее сердце.

Злата. Она увидела этот мир второй. Короткая стрижка, крашеные волосы, правильные черты лица, заметная усталость. Злата тоже была недурна собой, но рядом с Гелей блекла. Эта дочь была мягче, нежнее, но неправильное воспитание родителей испортило ее внутренний мир, породило зависть и враждебность к сестрам.

Романия. Симпатичное личико с большими выразительными голубыми глазами. Про таких говорят: «Не красавица, но милая». Она казалась ничем не примечательной, и только присмотревшись к ней, узнав получше, можно было понять, что красота ее нежной и ранимой души отражается в ее глазах, глубоких, как чистейшее озеро или весеннее небо. Рома была худенькой, похожей на подростка с небольшой, едва оформившейся грудью, но ее взгляд был открыт навстречу людям, как и душа, доверчивая, добрая, уступчивая. Портил Рому только физический недостаток – хромота. Любовь Валентиновна лишь сейчас осознала, что этой дочери могло сегодня не быть рядом с ней, если бы ее случайно не нашла дворняжка, которую ее мать не хотела брать домой и согласилась, уступив мужу. Сейчас Любовь Валентиновна чувствовала себя не только преступницей, испортившей жизнь детям своим воспитанием, но и жестокой по отношению к животным. Она была виновата перед дочерьми, окружившими ее в этот последний день на земле, и должна была сказать им самое главное: она поняла свои ошибки, раскаивается и просит прощения, прежде чем уйти.

Любовь Валентиновна говорила долго. Она впервые была искренней со своими девочками. Женщина вспоминала прожитую жизнь, раскаивалась, извинялась, просила ее не перебивать. Дочери слушали ее молча, и по их щекам бежали слезы раскаяния и прощения.

– Вы не можете меня отпустить, не простив, мои хорошие, – сказала Любовь Валентиновна. – Я хочу услышать эти слова.

Они говорили наперебой, что не обижаются ни на мать, ни на отца, что все уже давно простили и отпустили обиды.

– Спасибо вам, мои дорогие, – сказала женщина. Она обняла каждую из дочерей, расцеловала их мокрые от слез лица. Они впервые целовали свою мать и плакали, не стыдясь своих слез. – Мне хотелось бы быть спокойной там, зная, что вы не ссоритесь, не держите друг на друга зло. Вы должны простить друг друга сейчас, чтобы я знала, – попросила она.

Дочери плакали, обнимались и прощали всё. Глядя на них, Любовь Валентиновна поняла, что они это делают искренне, и ей стало спокойнее на душе.

– Мои дочурки, спасибо, что вы меня поняли, – сказала она, утерев слезы. – Идите домой, отдохните, успокойтесь, поговорите еще, а мне… Я устала и хочу отдохнуть.

Каждая из женщин поцеловала мать, и они ушли. У Любови Валентиновны словно камень с души упал. Физическая боль притупилась, и она уснула спокойным сном.

– Девочки, какие мы были дуры! – сказала Злата сестрам, когда они собрались за обеденным столом в родительском доме.

– Действительно, – согласилась Геля, – делали ошибки одна за другой, ссорились, держали в душе обиды, захламляли свои души ненужным. Пришло время отпустить все это и общаться, как положено родным сестрам.

– Я всегда была за хорошие отношения, – отметила Романия.

– Да, Ромашка, ты действительно всегда была мудрее и умнее нас, – согласилась Злата.

– Прости, что не прислушивались к тебе, – сказала Геля.

– Или просто не слышали, – улыбнулась Рома. – Иногда глухие лучше слышат, чем мы друг друга.

– Мы были слепы, глухи и бессердечны, – кивнула Злата. – Сегодня мама нам открыла глаза, и мы впервые посмотрели на знакомые вещи совсем по-другому.

– Теперь все будет иначе, – уверенно произнесла Геля. – Кстати, Рома, извини за задержку, возвращаю долг, правда, не четыре с половиной тысячи, а всего лишь три, но это пока!