Согревая сердцем (СИ)

Два дня Соколы оставались в Березовицах. Расчистили пожарище, похоронили сельчан. В живых не осталось никого. Некоторые дворы носили печать поспешного бегства, где-то явно неведомые грабители поживились пленниками и добром. Могила Кринельды, вопреки опасениям, не была разграблена, и Илика, навещая ее, положила на могилу букет каких-то диковинных цветов, похожих на алые колокольчики. Сразу после молча ушла в избушку, откуда не выходила с тех пор как потеряла ребенка. Телесно несостоявшаяся мать поправилась быстро — как-никак внучка знахарки и сама целительница. Но вот душа… она даже не болела. Словно пустынный вихрь пронесся внутри, спалив пламенем боли все чувства. Илика даже не ожидала от себя такой реакции. Только теперь она поняла, что для нее значил потерянный малыш. Частичка любимого, продолжение ее самой. Ну почему, почему она должна была его потерять? За что? Пресветлые боги, вы отняли любовь — но ребенка-то лишили за что? За какие прегрешения?

На этом вопросе боль вспыхивала, разметывая пепел равнодушного отчаяния, и заставляла замереть на месте. Грант видел, как терзается и мучается девочка, как гаснет, и пытался понять — зачем она попросилась на свободу? Разве не лучше ей было бы пожить в добром, ласковом Китеже, отойти от потери ребенка, отогреться среди доброжелательного местного люда. Но настаивать не стал, понимая, что сейчас ее лучше не трогать. До Китежа отсюда рукой подать. Лошадь ей оставят, захочет — приедет. Грант еще вчера написал ей на бересте адрес и оставил тяжелый мешочек с монетами, прибавив к подарку Лады. На душе скребли кошки — мудрый Сокол понимал, что девочке очень плохо, ее сжигают боль и отчаяние. Надо же было так случиться, что они поехали мимо села и она узнала о смерти бабушки. Наложилось — разлука с любимым, несостоявшаяся продажа в рабство, свобода и потеря воспитавшей ее женщины. Вот и не выдержала… Грант искренне попросил богов о благосклонности для юной синеглазки, о милости для ее истерзанной души.

Наконец воины, как могли, привели в порядок пепелище. Вырыли погреб рядом с избушкой, возвели на скорую руку сарай, куда сложили собранные в разрушенных дворах припасы. Рядом с калиткой привязали лошадь, на которой приехала Илика. Молоденькая гнедая кобыла стояла, пугливо прядая ушами и пощипывая вылезшую из земли ярко-изумрудную травку. Грант огляделся и подошел к Илике, вышедшей на крыльцо.

— Нам пора, малышка, — мягко улыбнулся он, обняв ее. — Ты уверена, что не хочешь поехать с нами? Ну как ты тут одна будешь? Я бы тебя к себе взял, пожила бы, успокоилась. Нашли бы твоего Вадима..

Он вдруг осекся, разжав от неожиданности руки, из которых резко вырвалась Илика. Снова привлек ее к себе, баюкая и целуя в макушку.

— Нет, Грант, — тихо произнесла она, не глядя на него. — Я останусь. Мне надо побыть одной, понять, как жить дальше. Я не знаю, что будет дальше… Но уже ничего не хочу. Мне все равно, что со мной станется. Увидишь Вадима — скажи ему… Хотя нет, — вздохнула она. — Ничего не говори. Пусть забудет меня, если сможет. Рано или поздно он смирится с женитьбой и, может быть, полюбит жену. Не просто так нас разлучили боги. Не судьба, видать.

— Не говори так, — строго покачал головой Сокол. — Не нам судить, чего они хотят. Кто знает, может, все еще изменится. Сама же видишь, как твоя судьба меняется — то одно, то другое. Не хорони себя раньше времени. Ладно, — он отпустил девушку и сошел с крыльца. — Поедем мы. Ты береги себя. И не забывай писать. Голубя я в доме оставил. Он обученный, мой дом знает. Каждую неделю пиши, слышишь? К концу месяца мы приедем, привезем тебе чего-нибудь, ну и просто навестим.

— Доброго пути, Грант, — улыбнулась Илика, прислонившись к резному столбику калитки. Так и стояла, пока не скрылись с места всадники. Надо же… Полгода назад один отряд увез ее — сначала казалось, навстречу опасной неизвестности. Которая неожиданно обернулась сильным и светлым чувством. А теперь… Она дома. Но… Это уже не тот дом, где ей было хорошо и спокойно. Теперь это просто место, где можно жить. А дом… Есть ли у нее дом? И если да, то где?

Гас ухмыльнулся, подобрав с земли очередную убитую меткой стрелой птицу. Возвращаясь с удачной боевой операции, воины бушидо решили развлечься в местных лесах охотой. У берегов Тихого залива ждал корабль, который доставит их на Дельфиний остров, в родной Анкор. Почему бы не порезвиться? Последняя операция была против клана, который за эмблему красной лапки называли гусями. Самураи провели войну в свойственной им манере молниеносного натиска: пока глава бушидо вписал название вражеского клана на Камне войны Лютеции, его воины, горохом рассыпавшись по городу, выловили несколько ничего не подозревающих врагов и, четко расправившись с ними, сложили в седельные сумки заветные трофеи. Все. Теперь можно спокойно жить до самого дня генерального сражения. Ну как спокойно — в невиде, разумеется. Шустрые и задиристые буши не умели жить спокойно, доставая своими выходками кланы как Союза, так и Антанты.