Сойкина Ворона (СИ)

Зависть — мерзкое чувство. Особенно такая лютая, что все нутро перепахивает кровоточащими бороздами. Ненавидеть кого-то за то, что у него есть крайне ценное нечто, чего ты лишен, совсем не по вине того счастливца — отвратительно. И права нет у меня никакого. Не должна теплота в чужом голосе кромсать мое сердце. Нельзя хотеть кричать и ударить Сойкина за то, что он может запросто взять и поехать к своим близким, а я — нет. Нельзя задыхаться от ощущения жестокой несправедливости, ведь ее, этой несправедливости, нет. Я получила свои одиночество и боль по заслугам. Когда-то казалось как раз наоборот, но жизнь все расставила по местам и показала — ошибки не было.

Слава богу еще, Сойкин, окликнув меня пару раз, угомонился и отстал, не кинувшись тарабанить в дверь, а то вряд ли сдержалась бы и не вызверилась в этот первый момент ослепления. А так сделала по комнате пяток кругов, и попускать стало. Зато виски стиснуло, и в районе затылка заломило от головной боли. Остро захотелось применить свою постоянную алко-анестезию, но не кидаться же сломя голову в магазин за вином с утра пораньше, чтобы напиться, а делать хоть какие-то запасы подобного рода я себе настрого запретила уже года полтора как.

Размотала полотенце с волос и принялась их сушить феном, стараясь не замечать, что руки еще подрагивают, а в голове неприятно шумит. Вот опять же все это Сойкин виноват. Да, случалось мне наблюдать с тоской за другими людьми, у которых с родителями нормальные отношения, но не было же такого, чтобы прямо как-будто по голому сердцу кто болевой прием провел. Объяснение есть, само собой. Просто после секса, как ни крути и каким обезличенным его сделать ни старайся, нервы на взводе, слишком уж близко к поверхности. Вот и сработало настолько остро.

— Же-е-ень! — донесся опять голос Михаила и стук сквозь шум, производимый феном. — Жень, на пять сек можно тебя!

Я встала из кресла, тряхнула головой, переживая прилив легкого головокружения, взглянула в зеркало, убеждаясь, что по-крайней мере лицом-то уже владею полностью, и открыла.

— Мне отлучиться нужно на несколько часов, Жень, — одетый явно на выход Сойкин смотрел пристально, будто надеясь прочесть что-то в моих глазах.

— Я так и поняла, — кивнула как можно суше. — Буду на страже.

— Ага, я дверь к себе прямо так открытой и оставлю, и сигналку на максимум установил, так что пропустить ты не должна. Только просьба одна — если реально какое-то говно творить под дверью не начнут, ты не открывай и не высовывайся, ок? Пусть камера пишет себе. И мне тут же звони, ладно? И ментам.

Я не чокнутая героиня, мог бы и не говорить этого.

— У меня нет твоего номера.

— Тогда вбивай и набери, чтобы и у меня твой был.

Мы обменялись номерами, Михаил набросил на плечи куртку и пошел к входной общей двери.

— Жень, ты реально самая охренительная женщина, — неожиданно бросил он, уже распахнув оную.

— Из всех, кто у тебя был, — выдавив усмешку уточнила я в его широкую спину.

— Не-а, просто самая охренительная, — ответил он и захлопнул дверь, так что мое язвительное «какие твои годы» прозвучало уже в пустом коридоре.

Глупые слова ни о чем от любовника, который наверняка желает продолжить в том же духе. Ничем иным они быть не могут. И недопустимое трепетание за ребрами нужно прекратить немедленно, хотя в идеале и быть не должно его. Противный шум в голове и давление на виски как будто усилились, еще и что-то тягуче-тяжелое в центре груди добавилось, я даже поморщилась и потерла пониже ключицы кулаком.

Лучшее средство для прекращения всяких трепетаний и тянущих болей — физические усилия. Пробежка, тренировка в офисе сейчас отпадают. Столкнуться с Бариновой и амбалами сама не хочу, а в офис Корнилов велел не приходить, пока этот дурацкий порез не заживет. Тогда что? Точно, я давненько не устраивала генералку и прополку в аквариумной громадине и в принципе во всей обжитой комнате.