Союз еврейских полисменов

— Собака как собака, — роняет госпожа Калушинер. Она брякает на стол овощи и сметану, бросает корзинку с булочками и под перезвон бус возвращается в комнату в глубине зала.

— Так вот, я должен просить тебя об одолжении, — говорит Ландсман, не отрывая глаз от собаки, которая легла на сцену и положила голову на свои артритные лапы. — И я сильно надеюсь, что ты скажешь «нет».

— Это одолжение связано с «эффективным решением»?

— Глумишься над концепцией?

— Это не обязательно, — говорит Берко. — Концепция сама над собой глумится.

Он подхватывает помидор из миски, макает его в сметану, потом аккуратно кладет в рот двумя пальцами. Жмурится от удовольствия, вкушая последующую кисловатую струйку мякоти и сока.

— Бина выглядит неплохо.

— Еще бы.

— Стервозочка.

— Ты так всегда говорил.

— Бина, Бина.

Берко мрачно трясет головой, но при этом весь его облик выражает любовь.

— В прошлой жизни она, наверное, была флюгером.

— Думаю, ты ошибаешься, — возражает Ландсман. — Ты прав, но ты ошибаешься.

— Так ты говоришь, Бина — не карьеристка?

— Я этого не говорю.

— Карьеристка, Мейер, и всегда была. И это одна из тех черт, что всегда мне в ней нравились. Она баба ушлая. Она жесткая. Она дипломат. Она кажется лояльной, но в обе стороны, и вверх и вниз, а это не всякий может. Она прирожденный инспектор. В любой полиции, в любой стране мира.

— Она была лучшей на курсе, — говорит Ландсман, — в академии.

— Но на вступительных экзаменах ты получил более высокие оценки.

— Ну да, — говорит Ландсман. — Получил. Я что, это упоминал когда-то?

— Даже федеральные маршалы Соединенных Штатов достаточно умны, чтобы заметить Бину Гельбфиш. Если она постарается закрепиться в правоохранительных органах Ситки после Возвращения, я ее осуждать не стану.

— Я принимаю твою точку зрения, — отвечает Ландсман, — но не разделяю. Не для этого она согласилась на инспекторскую должность. Или не только по этой причине.

— Тогда почему?

Ландсман пожимает плечами.

— Я не знаю, — признается он. — Может, она уже ни в чем не видит смысла?

— Надеюсь, что это не так. Или следующее, что она сделает, — вернется к тебе.

— Б-же упаси.

— Кошмар.

Ландсман делает вид, что сплевывает три раза через плечо. Потом задумывается, не связан ли этот обычай с привычкой жевать табак. Госпожа Калушинер возвращается, волоча непомерные кандалы своей жизни.

— Еще есть яйца вкрутую, — говорит она зловеще. — И багель, и заливная рулька.

— Да просто что-нибудь попить, госпожа Калушинер, — просит Ландсман. — Берко?

— Да, газировочку какую, — вставляет Берко, — с лимончиком.

— Вы хотите кушать, — объясняет она ему. И это не предположение.

— Почему бы нет, — соглашается Берко. — Хорошо, принесите пару яиц.

Госпожа Калушинер поворачивается к Ландсману, и он чувствует, что и Берко на него смотрит, ожидая заказа сливовицы. Ландсман ощущает, как устал нетерпеливый Берко, как его раздражает Ландсман со всеми своими проблемами. Пришло время собраться, не правда ли? Найти хоть что-то сто́ящее в жизни и жить ради этого.

— Кока-колу, — заказывает Ландсман. — Если не затруднит.

То, что сделал Ландсман и чего никогда здесь не случалось с ним, да и с другими, впервые удивляет вдову Натана Калушинера. Она воздевает серовато-стальную бровь и уходит. Берко дотягивается до огурчика, стряхивает с него перчинки и гвоздику, налипшие на пупырчатую зеленую кожицу, похрустывает им во рту и счастливо хмурится.

— Только кислая женщина способна по-настоящему замариновать огурчики, — говорит он и потом, будто невзначай, поддевает Ландсмана: — Ты точно не хочешь еще пивка? Повторить.

Ландсман от пива бы не отказался. Он еще чувствует его горьковато-карамельный привкус на языке. Однако сейчас пиво, которым угостила Ландсмана Эстер-Малке, еще не покинуло его тело, хотя он уже ощущает первые признаки, что багаж уложен и готов к отправке. Предложение или просьба, с которой он решительно настроен обратиться к напарнику, сейчас кажется самой глупой мыслью из всех, когда-либо приходивших ему в голову. Но это должно случиться.

— Иди нахер, — говорит он, вставая из-за стола, — мне надо отлить.

В уборной Ландсман находит тело электрогитариста. Сидя за столом в глубине зальчика, Ландсман часто восхищался этим аидом и его игрой. Он был среди первых, кто привнес технику и стиль американских и британских рок-гитаристов в еврейскую танцевальную музыку, включая булгары и фрейлехсы. Гитарист приблизительно того же возраста, что и Ландсман, и жизненный опыт у него схожий, он тоже вырос на мысе Палтуса, и в минуты тщеславия Ландсман сравнивает его с собой, вернее, работу детектива с интуицией и ослепительной игрой того, кто сейчас замертво валяется в кабинке и чья рука-кормилица покоится в унитазе. Человек этот в черной кожаной тройке и в красном тесемочном галстуке. Его прославленные пальцы лишены колец, остались лишь призрачные выемки. Бумажник валяется на плиточном полу и выглядит опустошенным и сдувшимся.