Союз еврейских полисменов

Упоминание о телефоне Ландсмана вызывает у Берко улыбку.

— Что? — спрашивает Ландсман.

— Ну, пишер твой катит на север по Икеса, держит путь к Якоби, Фэрбенксу, Иркутску.

— Гы-гы.

— Твой телефон звонит. И пишер берет трубку.

— Это был ты?

— Бина.

— Это мне нравится.

— Две минуты на телефоне с Зильберблатом, и она определила, где он находится, как он выглядит и как звали его собаку, когда ему было одиннадцать. Пара латке арестовали его через пять минут на окраине Крестова. Твоя машина в порядке. Деньги еще в бумажнике.

Попытка Ландсмана изобразить заинтересованность похожа на то, как огонь превращает сухой табак в лепестки пепла.

— А жетон и пистолет? — спрашивает он.

— А…

— А…

— Бляха и пистолет остались у твоей начальницы.

— Она собирается мне их вернуть?

Берко перегибается и разглаживает вмятины, оставленные Ландсманом на его кровати.

— Я исполнял долг, — оправдывается Ландсман, но как-то плаксиво даже на его собственный слух. — Мне насвистели про Рафи Зильберблата. — Он пожимает плечами и запускает пальцы в бинты на затылке. — Я всего лишь хотел поговорить с этим аидом.

— Ты должен был сперва мне позвонить.

— Не хотелось беспокоить тебя в Субботу.

Это слабое извинение, и звучит оно менее убедительно, чем ожидал Ландсман.

— Ну идиот я, — соглашается Ландсман. — И плохой полицейский.

— Правило номер один.

— Я знаю. Но думал, что поступаю правильно. Кто ж ожидал, что так пойдет.

— В любом случае, — говорит Берко. — Пишер этот. Братишка который. Называет себя Вилли Зильберблатом. Дал показания на покойного братца. Говорит, что это Рафи убил Виктора. Половинкой ножниц.

— Это как?

— Ради справедливости замечу, что у Бины есть причины похвалить тебя в этом деле. Ты раскрыл его весьма эффективно.

— Половинкой ножниц?

— Очень рачительно, правда?

— Даже скупо.

— А цыпочка, с которой ты обошелся так невежливо, — это тоже ты?

— Это я.

— Славная работа, Мейер. — В тоне Берко ни грана сарказма. — Ты всадил пилюлю в Яхвед Фледерман.

— Да ну?

— У тебя был трудный день.

— Медсестру, что ли?

— Наши коллеги в группе «Б» от тебя в полном восторге.

— Ту, что пришила старого дрючка, как же его, Германа Познера?

— Это было их единственное нераскрытое дело за прошлый год. Они думали, что она в Мексике.

— Фигасе, — говорит Мейер по-американски.

— Табачник и Карпас уже замолвили Бине за тебя словечко, насколько я понимаю.

Ландсман тушит папиросу о стену дома снаружи и выбрасывает окурок в дождь.

Табачник и Карпас на самом деле вечно дышат Ландсману и Шемецу в затылок. Какое там «замолвили».

— Даже когда мне везет, — говорит Ландсман, — все равно я невезучий. — Он вздыхает. — Ничего не слышно с острова Вербов?

— Ни звука.

— А в газетах?

— «Лихт» и «Рут» ни гугу. — («Лихт» и «Рут» — это главные ежедневники черных шляп.) — И сплетен никаких я не слышал. Никто об этом не говорит. Ничего. Тишина полная.

Ландсман встает с подоконника и идет к телефону на прикроватном столике. Он набирает номер, который запомнил много лет назад, задает вопрос, получает ответ, вешает трубку.

— Вербовские забрали тело Менделя Шпильмана вчера поздно вечером.

Телефон в руке Ландсмана вскидывается и чирикает, как заводная птичка. Он протягивает телефон Берко.

— Да выглядит неплохо, — сообщает кому-то Берко, помолчав. — Да, могу представить, — конечно, ему нужен отдых. Хорошо. — Он отводит трубку и смотрит на нее, прикрывая микрофон пухлым пальцем. — Твоя бывшая.

— Говорят, ты неплохо выглядишь, — говорит Бина Ландсману, когда он берет трубку.

— Они и мне рассказали, — говорит Ландсман.

— Отвлекись, — предлагает она. — Отдохни.

Голос нежен и невозмутим, и нужно секунды две, чтобы до Ландсмана дошел подлинный смысл.

— Ты этого не сделаешь, — просит он. — Бина, ради б-га, скажи мне, что это неправда.

— Два трупа. Из твоего пистолета. Ни одного свидетеля, кроме мальца, который ничего не видел. Автоматическое отстранение от служебных обязанностей с сохранением жалованья. До разбирательства на заседании комиссии.

— Так в меня же стреляли. У меня была надежная наводка. Я шел с пистолетом в кобуре. Я был вежлив, как мышь. А они начали в меня палить.

— Конечно, у тебя будет возможность рассказать свою версию. Но я придержу твою бляху и твой пистолет в этом милом розовом пакетике «Хелло, Китти» со змейкой, в котором Вилли Зильберблат таскал их с собой, ладно? А ты просто постарайся привести себя в порядок, хорошо?

— Разбирательство затянется на недели, — говорит Ландсман. — Когда я вернусь на службу, уже и полиции Ситки не будет, скорей всего. Нет оснований отстранять меня от работы, сама же знаешь. В таких обстоятельствах ты можешь позволить мне работать, пока продолжается расследование, и я буду вести это дело по всем правилам.

— Есть правила, — возражает Бина. — А есть правила.

— Не говори загадками, — просит он, а потом по-американски: — Какого хера?

Помолчав секунду-другую, Бина объясняет:

— Мне звонил главный инспектор Вэйнгартнер. Вчера вечером. Как стемнело.

— Понятно.