Союз еврейских полисменов

Сразу после развода Бина отправилась на юг. на какие-то годичные курсы повышения квалификации, повышения по службе. По возвращении заняла ответственный пост детектива-инспектора отдела по расследованию тяжких преступлений в Якови, «Северной Венеции» острова Чичагова. Там нашла приложение своим талантам и опыту, исследуя периодически повторяющиеся по шаблону случаи отхода в мир иной безработных моряков-рыбаков вследствие переохлаждения при спонтанном засыпании на свежем воздухе в состоянии алкогольного опьянения. Ландсман не видел ее с похорон сестры. По сожалению во взгляде, которым Бина удостоила его колымагу, он видит, что соскользнул по социальной лестнице еще ниже.

– Не рад меня видеть, Меир? Как тебе нравится моя парка?

– В высшей степени… э-э… оранжевая.

– Надо, чтобы тебя издали замечали, – объясняет она. – Не то примут за медведя и подстрелят.

– Очень, очень эффектно. И к цвету глаз подходит.

Бина воспринимает комплимент, как будто банку с содовой, которую, как она сильно подозревает, щедрый даритель предварительно интенсивно взболтал.

– Таким образом, я заключаю, что ты удивлен моим появлением.

– Да, разумеется, очень удивлен, – спохватился Ландсман.

– Во всем виноват Фельзенфельд, – вздыхает Бина.

Опять Фельзенфельд. Сначала Шпрингер прошлой ночью, теперь… Что ж, все ясно, не такие задачки решали. Это тебе не Подольски поймать.

– Свалил, что ли, Фельзенфельд?

– Позавчера. Вчера в Мельбурн дунул, в Австралию. Там у его жены сестра.

– И теперь я, значит, твой подчиненный. – Он понимает, что это никоим образом не интриги Бины, что эта работа для нее, даже на два месяца, – существенное достижение, служебный рост. И все равно у него в голове все это не укладывается. – Да брось ты. Не может этого быть.

– В наши дни все возможно. Газет не читаешь.

Тут лицо ее просветлело, морщины разгладились, и Ландсман понял, каких усилий ей стоит общение с ним. Он понял, что сзади подошел Берко.

– Все в сборе, – констатировала Бина.

Ландсман повернулся. Берко остановился у него за спиной. Движется он бесшумно, объясняя это свой индейской кровью. Ландсман, правда, склонен объяснять бесшумность передвижения своеобразием походки друга, мягкостью, с которой его снегоступы касаются земли.

– Уже, уже. – реагирует Берко. С первого же знакомства, когда Ландсман привел домой Бину, она и Берко объединенными усилиями принялись рядить его в домашние клоуны, всячески донимать, беззлобно подшучивать. Бина протянула Берко руку, он сердечно ее встряхнул.

– Добро пожаловать домой, детектив Ландсман.

– Инспектор, – поправила она. – Гельбфиш. Снова.

– Прошу прощения. Ошибся. Дважды, – усмехнулся Берко. – Как в Якови?

– Нормально.

– Понравилось?

– Как сказать… Не заметила.

– Познакомилась с кем-нибудь?

Бина покачала головой и покраснела. Потом она поняла, что покраснела, и краска на ее лице сгустилась еще больше.

– Работала. Просто работала.

Густо-розовый диван исчез за углом контейнера-модуля, и Ландсмана посетило еще одно озарение.

– Похоронная команда на подходе.

Он имел в виду комиссию министерства внутренних дел, учрежденную на время переходного периода, подготовку Реверсии, похороны их полицейского управления. Вот уже год управление лихорадит, какой-то слышен шепот, какая-то канцелярская белиберда, какие-то регистрации, рекомендации, бюрократический балет. И если что-то пойдет наперекосяк, всегда можно будет свалить все на «этих евреев».

– Мистер Большая Лопата появится в понедельник, – кивает она. – Самое позднее – во вторник.

– Фельзенфельд, – с отвращением ворчит Ландсман. – Три бельма ему в глаз… – Чего еще от этого типа ждать? Слинял за три дня до появления шомера из похоронной команды.

Из трейлера вываливаются еще двое работяг, выносят библиотечку порнографии и портрет президента Соединенных Штатов, цветная печать на картоне. Стандартный портрет, все на месте. Подбородок попкой, раздвоенный; фотозагар игрока в гольф, лихая обветренность яхтсмена-квортербэка, нападающего-непопадающего, неисчерпаемые резервы фотоэнергии и фотоуверенности. Детективы при случае натягивали на портрет дамские трусики в кружавчиках и обстреливали его катышками смоченной туалетной бумаги.

– Время кроить саван для нашей конторы, – изрекает Берко, глядя вслед портрету.

– Нет, ты еще ничего не понял, – говорит Бина, и Ландсман догадывается по ее интонации, что у нее куча новостей, одна другой хуже. – Пошли, ребята, – приглашает Бина, как пригласил бы любой инспектор на ее месте, и Ландсман должен повиноваться. Пять минут назад мысль выполнять распоряжения бывшей жены показалась бы ему абсурдной, но, видя, как она кивнула в сторону модуля, он надеется, что все его чувства и эмоции в ее отношении, если таковые еще уцелели, утонут в серости служебной субординации.

Как и полагается в ситуации поспешного бегства, офис Фельзенфельда выглядел так, будто хозяин вышел только что с намерением вскоре вернуться. Снимки в рамках, полузасохшие комнатные растения в горшках, батарея бутылок сельтерской и куча противокислотной медицинской жвачки.