Союз летящих

"Да, — согласилась Алейн, — по крайней мере, от этого не будет вреда".

"Мне тяжело, Дьен, — теперь они разговаривали только вдвоем, — я вижу себя глазами всех этих людей. Я понимаю, что смешно жаловаться тебе, ты ежедневно выдерживаешь куда худшие вещи. Но… очень часто кажется, что мы неправы. Ведь Мартин прав! Я давно могла избавить их от болезни Альцгеймера. От рака. Я чувствую каждого ребенка, умирающего на этой земле. Хорошо, пусть мы не можем изменить их социальный строй, воспитывать их как детей, они свободны выбирать свой путь… Но я бы могла ведь просто делать для них добро. Не вдаваться в какие-то сложные дебри, а просто делать хорошие вещи, дать им чистую энергетику… хотя открытия в этой области на Земле уже есть, но они пока не получают распространения как раз по социальным причинам. Лечить, помогать, спасать…"

"Аленькая… — он тяжело вздохнул, — Аленькая, это тупик. Ты же знаешь, и были, и сейчас есть группы тайри, совестливые, чистые, добрые, которые просто не выдерживают зла, царящего в мире, но и не могут жить так, как будто это зло их не касается. Многие пробовали это… многие из наших братьев и сестер в антиинфернальном флоте начинали с этого. Это кажется так естественно — спуститься в один из миров и просто помогать, лечить, кормить… Это тупик. Ты кормишь и лечишь этим себя — но не людей. Ты лечишь свое эго".

"Это так трудно понять. Ведь когда видишь лица действительно спасенных людей, тех, кому ты действительно помог, просто физически — разве можно эту помощь назвать эгоистичной?"

"Но вспомни, ведь и твой последний враг, Шанкара, помогал людям. Лечил, спасал… правда, он-то потом, как одри, вполне сознательно опускал их в яму и заставлял страдать. Нам не нужны чужие страдания, но мы по сути равнодушны к спасенным, мы делаем это из одного побуждения — "лишь бы не видеть зла и не смотреть на это, опустив руки". Нам физически невыносимо видеть зло и страдание, и мы кидаемся что-то делать, чтобы заглушить эту боль. Но людям в целом не становится легче! Иногда даже хуже. Ты вылечишь болезнь Альцгеймера — но что ты сделаешь просто со старостью, со смертью, с одиночеством? Ты вылечишь рак легких, но человек вновь начнет курить, и рак возникнет опять".

"Да, я понимаю, Дьен, я все понимаю. И поэтому надо жить здесь, среди больных, умирающих, искалеченных, раненых, голодных, измученных физически и психически — и… не помогать почти никому. Или еще хуже, как ты…"

"Да, как я, — с болью отозвался он, — мучить их самому. Заставлять… воспитывать… бить и мучить без всякой жалости… не щадить, швырять в ямы и заставлять вылезать самостоятельно".

В его голосе было что-то такое, что заставило Алейн содрогнуться.

"Ты уверен, что выдержишь это?" — тихо спросила она.

"Я в инферно, Аль. Здесь нет другого выхода. У тебя, на Земле, пока еще есть. Но я в инферно. И это был мой собственный выбор".

Росита продрогла, полевая куртка слабо защищала от пронизывающего зимнего ветра, и к тому же стоять было невыносимо скучно. Ясно, что никакой дурак не полезет сейчас, среди бела дня, на склад. Но она же не болван Игнасио, который взял да и уперся с поста, потому что ему стоять надоело. Она будет тут стоять, потому что надо же… Внезапно за спиной раздался звук, и Росита мигом развернулась, скидывая с плеча автомат.

Легкие шаги, кто-то бежал по улице. Явно из своих или просто из местных, но Росита пока не переводила автомат обратно в походное положение.

Вообще-то кто его знает? Три дня назад всего заняли Сан-Мигель. Никто такого успеха не ожидал. А теперь, говорят, на юге собралась еще целая куча добровольцев, и как знать, может, через пару месяцев и столица будет нашей… Но надо быть начеку. Мало ли? Приближающиеся шаги стряхнули скуку, Росита сразу вспомнила все — погибшую при штурме подругу, Инес, и ошеломляющую радость от того, что город-то взяли! — и народ на площади, цветы, вопли, черно-красные знамена, и команданте Сото что-то там кричит с трибуны, а люди на площади танцуют и плачут, и плачут, и поют… А теперь вот стой здесь на посту, охраняй склад, ну что поделаешь, праздники не каждый день бывают.

… Это оказался Маурисио. Запыхавшись, выложил пароль. Подхватил свой автомат и взглянул на Роситу серьезно.

— Я тебя сменяю. Мне велели. Ты иди в Каса Бланка, Мануэль сказал, чтоб ты пришла.

— Это точно? — сурово сдвинула брови Росита, — не сочиняешь?

— Я что, дурак, по доброй воле на посту за тебя торчать? — резонно спросил Маурисио. Росита не нашла, что ответить. Через минуту она бежала трусцой, закинув автомат за спину, по мощеным старинным улицам Сан-Мигеля.

Люди уже начали высовываться из окон, смотрели на нее — геррильеру в пятнистой шикарной куртке и штанах (все, честно говоря, снято и перешито с убитых), с М4 за спиной. Росита гордо выпятила грудь и так шла, ловя улыбки и непроизвольно улыбаясь в ответ. Какой-то парень, сидящий в дверях лавки, помахал ей, и Росита даже хотела помахать ему тоже, но сдержалась, только послала улыбку.