Союз летящих

Очень приятно, Стив, — рукопожатие Стива было крепким, и Бэнки ощутил себя неожиданно польщенным. Это был известнейший голливудский режиссер. Властитель дум, дирижер общественного мнения… Вообще-то странно, что он попал на тусняк, но с другой стороны, каждому приятно пообщаться с таким человеком. А ведь режиссер, скорее всего, даже и не поймет, что здесь происходит. Тусовка. Экономические и политические боссы — так ведь большую часть из них он даже и не знает, кто нынче любит мелькать в светской хронике? Или засвечиваться в открытой политике? Рыбалка, песни у костра, пьянка, разговоры на пьяную голову о мировых проблемах…

— Как вам здесь, Стив? Нравится? Вы ведь впервые у нас?

— Да, приятно. Напоминает масонскую ложу, — брякнул режиссер и отхлебнул свой кофе. Он пил со сливками. Бэнки рассмеялся.

— Это почему же масонскую? Вроде тайных ритуалов не наблюдается. Да и как видите, у нас все открыто, обстановка самая простая. Просто старые знакомые. Ну, конечно, все из известных кругов. Да, по сути вы здесь видите элиту Америки. И не только Америки… Да, сэр, все мы кое-чего добились в жизни. Но по сути все мы просто старые друзья, привыкшие раз в год выбираться вместе на рыбалку в каньон.

— Так и масоны, по сути, неформальное объединение представителей элиты. А что до обстановки… посмотрите, эти сосны, каньон, эти костры, палатки, гигантская секвойя в центре — все это образует отличный фон, на котором я бы снимал мировые заговоры, тайные совещания планетарной элиты.

— О-о, Стив, я вижу, вы ко всему относитесь профессионально!

Они посмеялись, потом замолчали. Бэнки вслушался в страстную речь израильтянина. Смысл ее сводился к тому, что палестинцев не следует рассматривать как локальную проблему. Это — проблема глобальная. Удерживать арабов в узде становится все сложнее. Мы все знаем, что договариваться с этими людьми невозможно. Согласитесь, ни одного мусульманина здесь…

Бэнки зевнул. Парень крупно ошибался. У него лично было уже трое друзей, принявших ислам. Религия как религия, ничего особенного. Бэнки, правда, предпочитал придерживаться веры предков и регулярно подкармливал методистов. Но ислам довольно удобен. Другое дело — арабы. Понятно, что израильтянам эта проблема надоела. Никто не любит свою работу… тем более — грязную. Но кто-то же должен ее выполнять. А задумывался ли парень, что собственно, Израиль никогда не жил без этого противостояния, и что получится — во всех смыслах — если это противостояние будет убрано?

Убрать-то его можно, конечно.

Бэнки повернулся к режиссеру.

— Стив, ваша последняя картина — мои комплименты! А это не будет слишком нагло, если я спрошу, чем вы собираетесь дальше заниматься? Или… немного отдохнуть? Вы много работаете в последнее время.

— Работа у меня творческая. Что ж, вам могу сказать, тем более, это и журналюги уже разнесли — хочу снять фильм о Сьерра-Бланке.

Сердце Бэнки медленно стукнуло и опустилось.

— Вот как?

— Да. Вы знаете, это интереснейшая тема… кока, партизаны, национальная гвардия, теология освобождения. Живописные места, красивые девушки…

— Да, Латинская Америка — всегда благодатная тема для режиссера, — дежурно согласился Бэнки. Ему хотелось придушить звезду Голливуда, — а когда вы планируете начать съемки?

— Да в общем-то, они уже начинаются.

— Ну что ж, желаю, чтобы вас там не пристрелили. Не будет ли разумнее снимать, скажем, в Колумбии? Все практически идентично, зато не так опасно.

— В Колумбии ведь тоже есть партизаны.

— Верно. Но в Сьерра-Бланке они сейчас… э-э… активизировались. Я не шучу, Стив. Я немного в курсе этой проблемы, это может стать опасным.

Режиссер отшутился. Бэнки еще раз пожал ему руку, бросил свою кружку в чан с грязной посудой и отошел подальше от толпы. Сдвинул микрофончик из-за уха, набрал номер на телефоне-браслете.

— Лаки, ты? У меня новости. Насчет вчерашнего я уже говорил. Теперь вот что. План один полностью отодвигаем. Да. Никакого наступления. И вообще — помягче. Даже с заключенными пусть проследят. И никаких эксцессов в деревнях и вообще. В Бланку едут киношники, будут снимать блокбастер. Ты понял? Пусть проследят. Вопрос будем решать потом, очевидно. После кино. Что? Ладно, если это стоящий план… поговорим об этом завтра — не горит.