И снова фронт катился по Украине — наступление Добровольческой Армии Деникина осенью, контрудар Красной Армии до Перекопа. Польское наступление двадцатого, когда паны взяли Киев. И красный бросок на запад, "даешь Варшаву, даешь Берлин".
А при чем тут Оперный Театр? А не было в Киеве комплекса правительственных зданий — и что делать, если нужно перед народом (или хотя бы избранными представителями) провозгласить? Так что кого только не видел и что только не слышал этот зал, всего за три года, с семнадцатого по двадцатый! И лишь после окончательного установления Советской Власти на Украине, театр стал лишь театром, как и должно быть.
Здесь тридцать три года назад убили Столыпина. Здание с тех пор сохранилось неизменным, в тридцатые его хотели перестроить "в пролетарском стиле" — но ограничились снятием с фасада бюстов царских композиторов и пристройкой с тыльной стороны репетиционного зала. В тридцать девятом театр получил имя Шевченко. В войну коллектив был в эвакуации в Уфе и Иркутске, весной сорок четвертого вернулся в Киев.
В этот вечер играли "Наталку-полтавку". Но главное событие происходило не на сцене, а в курительно-туалетной комнате, где спорили два человека. Охрана, стоящая снаружи у дверей, и не пускающая посторонних, не в счет.
— Вы что, ох…ли? Мы так не договаривались! — Кириченко взмахивал руками, и казалось, готов был прыгать — флаги, это еще ладно, было такое и раньше, между
— Ну так они же дети, что взять? — собеседник Первого Секретаря КПУ был спокоен — сговорились, решили проявить самодеятельность. Ваши же не станут арестовывать их и гнать в гулаг? Можете сказать московской сучке, что они раскаялись и больше не будут.
— Да черт с детьми! — почти орал Кириченко — вы что, не понимаете, как меня подставили? Если она там доложит? За меньшее — можно по расстрельной статье загреметь! И свидетелей полный зал!
— Так это ведь
— Вы можете просто умереть — сказал Кириченко — сопротивление при задержании, или попытка к бегству.
— Еще убийство на улице неустановленными личностями — ответил человек, по виду зажиточный селянин, в потертом городском костюме поверх вышиванки — но не советую. Во-первых, у нас осталось подробное описание наших с вами дел, с документами, и списками свидетелей, или даже их показаниями — а это, даже за чисто экономические дела, высшая мера, по вашему закону. Во-вторых, всех наших людей в вашем окружении не знаю даже я — вы хотите, чтобы после пришли к вам, и к вашей семье? На охрану не надейтесь — поскольку любой там может оказаться нашим. А Первый Секретарь, это все ж фигура публичная, вам надо иногда и на всяких мероприятиях выступать. Думаете, вас не достанут?
— Будьте прокляты — сказал Кириченко — вы же проиграли эту войну! Зачем вам все это? Я ж готов был дать вам все, что вы просили.
— За одним малым: командовать парадом вы оставляли себе — заметил гость — а нас это категорически не устраивает. И проиграли не мы, а неудачник Адольф — так союзники, это величина переменная. Уж простите за сегодняшнее, ничего личного — но вам надо было показать ваше место. Или нам завтра на Крещатике подобное организовать? Или же, допустим, вы труп этой москальской сучки найдете — и как тогда оправдаетесь?
— И чего вы добьетесь? — спросил Кириченко — не будет меня, пришлют другого. Вы всерьез верите, что Сталин смирится с самостийной Украиной?
— Надеемся на ваше благоразумие — ответил человек в вышиванке — сидите как прежде, исполняйте обязанности. И совершенно необязательна "самостийность", по крайней мере пока — пусть
— Так было раньше — сказал Кириченко — эта реорганизация…