Союз нерушимый

У датчан мобилизовали для нужд Контрольной Комиссии "лоцманский крейсер", так называли здесь крупные катера лоцманской службы, очень мореходные, выдерживающие любую волну, маневренные и достаточно быстрые. Команда была датской, хорошо знающей местные навигационные условия, и еще на борту могло разместиться десятка полтора человек (если очень надо, то и полсотни, но уже как сельди в бочке и без всяких удобств). Обычно кроме меня, двух-трех наших офицеров и нескольких морпехов охраны присутствовали и союзники, также двое-трое англичан. Капитан нашего катера хорошо выполнял свои обязанности, но с нами держался холодно и подчеркнуто официально — после я узнал, что он из "Принцев"[7]. Прочие же члены немногочисленной команды показались мне, "ни рыба, ни мясо", как Олаф Свенссон, он же Олег Свиньин, попавшийся нам на пути когда то в Норвегии, в сорок втором, "война войной, а рыбка и тем и этим нужна". Однако же англичане уверяли, что этот экипаж хорошо показал себя в Сопротивлении, перевезя через пролив в Швецию много беглецов.

В этот раз со мной были двое британцев и американец. Коммодор Йэн Монтегю, представитель в СКК от Роял Нэви, был типичным английским флотским офицером, "чьи предки десятью поколениями служили Королевскому флоту". Когда он пытался завести неофициальный разговор, слушать его мне было неприятно:

— Сэр, ваш язык безупречен, для русского морского офицера. Знаю, что в ваших школах принято изучать немецкий — но неужели вы не считаете позорным, что наш, международный язык мореплавателей, зачастую неизвестен очень многим офицерам ВМФ СССР? И это вы фактически создали русский корпус морской пехоты, подняв его почти до уровня Роял Нэви? Бесспорно, в этой войне советский флот добился кое-каких успехов — но взглянем правде в глаза, все ваши победы не более чем каботаж. Русские, это не морская нация, а континентальная, не имеющая заморских интересов, а оттого и флот для нее роскошь, оттягивающая ресурсы от более важных задач. Вот вы например, насколько мне известно, сделали карьеру в Амурской флотилии, а в сорок втором попали на север? Вы, русские, хорошие бойцы, и потому можете даже иногда одерживать морские победы, возле своих берегов. Но у вас никогда не было традиции большого мореплавания, а потому Мировой Океан всегда будет для вас чужим. Да, вы придумали своего Полярного Черта, или как его там — но знаете, по чисто техническим новинкам, еще в прошлом веке, французский флот опережал нас, и это обычное дело, когда именно слабейший пытается таким образом обойти фаворита, и что? У французов не было традиций, системы, они не понимали, что морская мощь есть неотъемлемая часть политики и экономики, не говоря уже о войне. Это дано лишь истинно морским державам, таким как Империя, раскинувшаяся на полмира — части которой были связаны лишь тысячами миль океана, а не какой-то транссибирской магистралью! И не случайно маленькая, но островная Япония сумела разбить вас на море — для британского флота разгром, подобный Цусиме, невозможен по определению!

Зато второй англичанин был фигурой примечательной. Насквозь штатского вида, в очках — интеллектуал, закончивший Кембридж — и член Компартии Великобритании, ветеран испанской войны, кинодокументалист и режиссер, снимавший там очень неплохие фильмы "за республику". И родной брат коммодора — Айвор Монтегю. О том после забыли — но в тридцатые-сороковые, "левые" взгляды среди западной элиты были не редкостью (впрочем, и у нас в семнадцатом, Ильич со товарищи ведь не были ни пролетариями от станка, ни крестьянами от сохи). Эта мода быстро сошла на нет после Двадцатого съезда той истории (именно ее осколком был Ким Филби). Замечу лишь, что "коммунист" применительно к этим, вовсе не означало "просоветский" — не только у Хейса в Испании были проамериканские коммунисты.

— Мистер Большаков (он упорно обращался ко мне на штатский манер), как вы думаете, это последняя Великая Война? Мальчишкой я застал еще ту, прошлую Войну, и она казалась адом — помню горе от сотен тысяч смертей, и ужас от налетов цеппелинов. Теперь я видел истинный ад — и мне страшно представить, какой будет Третья, если эта тенденция сохранится! Неужели Уэллс окажется прав в своих романах-предвидениях — вместо цивилизации, голая земля, выжженная взрывами атомических бомб, и кучки людей, отброшенные к каменному веку[8]? Когда-то я верил в людской разум, в дипломатию. В Испании же я видел, что бывает, когда люди, вовсе не злодеи изначально, спорят насмерть, каждый за свою правду.