Союз одиноких сердец

Дик молча встал и не оглядываясь пошел прочь.

— Дик, постой! — Натали вскочила следом. — Я не хотела. Прости меня.

Но Дик махнул рукой и побежал. Он не хотел ни с кем делить свою тоску по отцу.

Натали опустилась на лавку и чуть не заплакала от своей никчемности. С этим ребенком нужно было говорить как-то по-другому. Во всяком случае, она должна выяснить все про его семью и понять, почему в графе «мать» нет никаких сведений.

Теперь, спустя год, она знала про Дика все. И что мать его умерла при родах, и что до школы он воспитывался в семье деда, и что отец его практически не бывает дома, а мотается по всему свету вместе с медицинской бригадой Красного Креста, и что поговорить с ним и объяснить, что мальчику больше всего нужна семья, нет никакой возможности.

Натали общалась в основном с дедом, который видел в ребенке копию собственной дочери и при встречах с внуком не мог удержаться от слез. Он не помогал, а скорее мешал Натали в работе с Диком. Она давно поняла, что мальчик страдает от того, что считает себя виновником всех несчастий в семье. Он нуждался в любви и заинтересованности в собственной личности, а не в затаенных вздохах и воспоминаниях о другой, лучшей жизни. Дик был вежлив с дедом, но так же мало разговорчив, как и со всеми остальными. Натали почему-то знала, что он не любит уезжать к нему на каникулы.

Натали была настроена очень решительно. Она обязательно свяжется с дедом и потребует, чтобы он дал ей телефон отца мальчика. Она должна поговорить с ним. До каникул остается чуть больше месяца. Если он любит своего сына, то должен провести это время с ним.

Натали забежала в библиотеку, забрала охапку книг, которую ей приготовили, заскочила в офис, чтобы пока оставить их там, и отправилась к Дику. Они договорились, что она будет учить его рисовать.

Натали закончила начальную ступень художественной школы и кое-что умела. Отец всегда с восторгом относился к ее работам, считая ее гением. Он весь свой кабинет увешал ее детскими и юношескими рисунками и всем гостям обязательно устраивал экскурсию по своей эксклюзивной художественной галерее. Натали стеснялась этого, но не спорила с отцом: у великих людей должны быть какие-нибудь странности. Страстно мечтая стать полезной обществу, она забросила рисование давным-давно. Но в одной из книг по психологии она прочитала, что к невербальным способам общения при лечении некоторых отклонений относится и рисунок. Можно было попробовать, тем более что Дик довольно воодушевленно отнесся к ее предложению.

Она зашла в один из лучших магазинов, где продавалось все необходимое. Бродя мимо стеллажей с красками, карандашами, разными видами бумаги, подрамниками, она вдруг затосковала и решила, что судьба сама толкает ее к тому, что она так любила в детстве. Натали с удовольствием выбрала папку для рисунков, хорошую бумагу, карандаши и несколько видов краски. Она не будет его мучить: пусть попробует все и сам выберет чем рисовать. А потом она потихоньку научит его разным техникам. В художественной школе ей попался очень умный человек. Он не стремился из детей делать художников, скорее давал им возможность выразиться в этом виде творчества. Поэтому его воспитанники делали фантастические успехи, это была не учеба, а скорее игра, в которой дети предлагали путь, а учитель спокойно шел следом, чуть-чуть поправляя и помогая. Сейчас-то Натали понимала, что он учил их по-настоящему, но тогда казалось, что это они его учат, — так он умел удивляться их находкам.

Они с Диком договорились на два, поэтому оставалось еще полчаса, чтобы перекусить и приготовиться морально. Ей всегда требовалось несколько минут, чтобы настроиться на его волну…

Вэл с удовольствием вытянул ноги и откинулся в кресле. Нет ничего лучше, чем тишина и покой после целого дня в госпитале. Хотя назвать госпиталем несколько палаток, разбитых на окраине города, было можно только очень с большой натяжкой. Но он не обращал внимания на неудобства жизни. Операционная, несмотря на полевые условия, была прекрасно оборудована, освещение давала развернутая автономная электростанция, воду и медикаменты подвозили исправно. Ему оставалось только точно и спокойно выполнять свою работу. Собственно, ничего другого он и не желал. Однако минуты отдыха начинал ценить все больше. Его комната в штабном домике была абсолютно спартанской, но здесь он мог побыть один и по-настоящему расслабиться. А это значило только одно — ему не надо было делать вид, что он абсолютно всем доволен и совершенно счастлив. Он был востребован, загружен работой по самую макушку, прекрасно ладил с коллегами и персоналом госпиталя, не конфликтовал с начальством, но счастлив он не был ни одной минуты уже десять лет.